После этого разговора любимые суши показались мне какими-то невкусными. Мы покинули ресторан и заглянули в бар, где в этот день выступал Тарзан. Признаюсь, обычно красивое мужское тело не оставляет меня равнодушной, но тут в моей душе не дрогнуло совершенно ничего. Более того, вид визжащих женщин, которые пытались заглянуть стиптизеру под полотенце, обернутое вокруг талии, вызвал у меня тошноту.
Я сказала Шаповалову, что мне нужно обдумать все то, что он мне рассказал, и попросила отвезти меня домой. Он согласился. Когда мы шли к выходу, я снова заметила ту маленькую худенькую девчушку, которая подходила к моему спутнику перед его исповедью. Она стояла в углу холла и о чем-то умоляла высокую статную женщину в умопомрачительном платье.
Женщина показалась мне смутно знакомой, но ее лица я не видела, поскольку она стояла ко мне полубоком. Внезапно она резко повернулась и скрылась за какой-то шторой. Худенькая девушка с отчаянием посмотрела ей вслед, заплакала навзрыд и начала сползать по стене вниз. Я рванулась к ней, чтобы помочь, но Шаповалов дернул меня за руку и практически силком вытащил на улицу.
– Не вмешивайтесь, Алиса Михайловна! – сказал он. – От этих тварей нужно держаться подальше. Тем более такой женщине, как вы.
* * *
Ночью он опять плакал во сне. И вновь проснулся, испытывая крайнее раздражение, искренне считая эти слезы постыдными.
В его сне худенькая девушка с усилием встала с холодного кафельного пола и подошла к окну. Почему-то оно не было закрыто решеткой, как у нее в палате, как во всех остальных помещениях, где она успела побывать. Наверное, потому, что это был этаж исключительно для персонала. Что-то типа общежития, куда поселяли медсестричек, окончивших училище и не захотевших возвращаться в родные деревни. Глупые… Там у них был шанс остаться людьми, а не превратиться в червей.
Дверь за спиной дернулась. Девушка обернулась, почувствовав острую, привычную и почти что сладкую волну ужаса. Они нашли ее. Они пришли за ней, чтобы не дать ей вырваться на свободу. Эта тварь, которая втянула ее в жаркий, колышащийся, кишащий червями ужас, никогда не оставит ее в покое.
Во сне, словно наяву, он видел, как дрожащими руками она открыла шпингалет на трухлявой деревянной раме. Створки со скрипом распахнулись, открывая бездну высотой в двенадцать этажей. Бездна. Без дна. Когда-то ей так нравилось играть со словами. Она тогда не знала, что такое бездна. И что значит все-таки найти в ней дно. С размаху упасть на него. В грязь, в смердящую жижу, и в самый последний момент мимолетно удивиться, что она бетонно-твердая, а не жидкая.
В какой-то глупой книжке, которую заставляла читать глупая учительница литературы Маргарита Ивановна, какая-то глупая героиня спрашивала, почему люди не летают, как птицы. Потому что не верят, что это возможно – оттолкнуться от дна и взлететь. Взлететь, оставляя бездну позади.
Дрожащими от слабости ногами девушка встала на подоконник. Туалетная дверь снова дернулась, и она, оттолкнувшись со всех сил, взлетела ввысь в отчаянной попытке убежать, избежать, оставить позади мрак последнего года своей жизни.
Бездна, хлюпая жирной мертвой грязью больничного двора, как будто смеясь, потянула ее к себе – вниз, а не вверх. Там, пусть не наверху, а внизу, но все-таки была спасительная свобода, за чертой которой остались боль, страх и кислота отчаяния.
* * *
В ту ночь я практически не спала. Разговор с Шаповаловым не шел у меня из головы. Я вертелась на подушке, каждые десять минут переворачивая ее холодной стороной вверх. Казалось, у меня сейчас взорвется мозг.
Стоило задремать, как мне начинали сниться изможденные девушки, протягивающие ко мне исколотые руки. Я убегала от них и в ужасе просыпалась. Но под утро все-таки ненадолго уснула. Мне снился Сережка, совсем маленький, новорожденный. У него была непропорционально большая голова и синее личико. Я пыталась приложить его к груди, но он вырывался и кричал. Пришла медсестра, забрала ребенка и приложила к большой соске в виде шприца. Она уносила его от меня по длинному коридору, а я ползла за ней по холодному коричневому линолеуму и умоляла не отбирать у меня сына.
Проснулась я с лицом, мокрым от слез. Даже в уши натекло. О том, чтобы идти на работу, не могло быть и речи. Я чувствовала себя разбитой на тысячу маленьких Алис, каждая из которых была колючей, холодной и шершавой. Отправив целого и невредимого Сережку в школу, я предупредила Леночку, что сегодня не приду, и забралась обратно под одеяло.
Часов в одиннадцать утра меня разбудил телефонный звонок. Это был Павел.
– Поздно гуляете, девушка, – с нервной веселостью заметил он. – Разлагаетесь морально, посещаете злачные заведения. Назавтра на работу не ходите.
– А ты откуда знаешь? – удивилась я.
– Высоко сижу, далеко гляжу. Потому и знаю, – мрачно отозвался он. – Что это тебя в «Павлин» потянуло? Красивой жизни захотелось?
– А если и так, – парировала я. – Девушка я свободная. К семье вечерами не привязанная. Так что могу и в ночной клуб сходить.
– С поклонником, – уточнил Павел. Опачки, мы уже и про поклонника знаем!
– А хоть бы и с поклонником. Кроме того, было бы странно, если бы я пошла в ночной клуб одна.
– Ты могла бы мне сказать, что хочешь развеяться, – укоризненно заметил Павел.
– Захочу развеяться, обязательно скажу, – пообещала я. – А пока у меня была деловая встреча.
– Ну, если на деловую встречу ездят на лимузинах, то ты уже почти Филипп Киркоров, – поддел меня он. Интересное дело, он уже и про лимузин в курсе.
– Да хоть бы Алла Пугачева, – ответила я. – Захочешь конструктивно пообщаться, звони. – И бросила трубку.
До конца дня я бездумно слонялась по квартире. Попыталась приготовить тушеную рыбу и сожгла ее в духовке. Отмывая сковородку, выплеснула жирную воду на пол. Вытирая лужу, стукнулась об угол стола.
Пришедший из школы Сережка быстро пообедал и убежал на тренировку. Вечером, сделав уроки и поужинав, он налил себе чаю в большую кружку, прислонился к кухонной двери и искоса посмотрел на меня.
– Мам, ты заболела?
– Нет, сынок, просто настроение плохое.
– Ты и на работу из-за этого не пошла?
– Да, из-за этого. Ты не волнуйся, такое бывает. Особенно весной. Авитаминоз, наверное.
– Мам, ты с Пашей поссорилась? – неожиданно поинтересовался сын. К моему роману с Павлом он относился по-взрослому философски.
– Нет, с чего ты взял? – удивилась я.
– Ну, просто он вчера позвонил, когда ты уже ушла, а я язык вытянул, что ты в «Павлине». И мне показалось, что ему это не понравилось.
– А про то, что я на лимузине уехала, тоже ты рассказал? – спросила я.
– Нет, – искренне поразился Сережка. – Я откуда знал, на чем ты поехала. А за тобой что, правда лимузин приезжал?