– Ну да. Они на меня работают, я у них старшая, зовут шутки ради. Говорят, что салон, что салун – все едино…
Я невольно вспомнила Мадам, про которую мне рассказывал Шаповалов. «Дурацкое у Лельки прозвище», – подумала я и по лицу Петровича увидела, что ему оно тоже почему-то не нравится. Но тут мои сообразительные подруги наконец-то поняли, что к чему, и начали прощаться.
Первой подала команду Инка. У нее с тактом все в порядке. Настя требовала продолжения банкета, но Инка утянула ее в прихожую, обещая отвезти домой. Лелька и Наташка тоже забрякали ключами от машин.
Пока я прощалась с подругами, Петрович аккуратно убирал со стола посуду. Когда он в очередной раз прошел мимо нас по коридору, Настя, вырываясь из Инкиных рук, пьяно засмеялась:
– Везучая ты баба, Алиска! За одну неделю один мужик в лимузине возит, другой посуду моет, да еще и Павлуша на горизонте маячит. С таким счастьем – и на свободе! Это ты у нас мадам, а не Лелик. Мадам Помпадур!
Инка прихватила подругу за кушак пальто и вытащила на лестницу. Постепенно ушли и остальные. Я закрыла за ними дверь и прислонилась к ней лбом. Пластик приятно холодил кожу. Мне казалось, что у меня невероятно горячая голова. Не от температуры, а от мыслей, которые кипели-кипели и пытались вырваться наружу.
Петрович осторожно обнял меня за плечи.
– Я не должен был приходить? – спросил он.
– Смотря для чего именно ты пришел, – тихо ответила я.
– Я и сам не знаю, – признался он и развернул меня лицом к себе. – Я целую неделю прятался от желания тебя увидеть. А сегодня понял, что больше не могу бороться с собой.
– Я тебе понравилась? – спросила я.
– Да. Ты мне очень понравилась. Еще тогда, в конторе. Сегодня ты нравишься мне еще больше, и меня это пугает.
– Что же во мне такого страшного?
– Неизвестность. Я совсем тебя не знаю. Мне страшно представить мысли, которые кроются в твоей головке. Ты молодая – и такая самостоятельная. Наивная, но ведущая налаженный бизнес. Вокруг тебя, оказывается, кружат мужчины с лимузинами. Кто ты, Алиса?
– Я – женщина. Просто женщина, которая впервые за долгое время встретила нужного ей мужчину. – И я тихо попросила: – Давай сегодня больше не будем ни о чем думать.
Эта ночь была похожа на шторм в открытом море. Мой утлый кораблик то и дело пытался перевернуться. Паруса сорвало ветром. Палубу захлестывало водой так, что в любой момент судно могло лечь на борт. Я тонула и захлебывалась, но каждый раз, когда я была уже готова смириться и пойти на дно, мой капитан бросал мне спасательный круг. Мощные руки поднимали меня над волной, давая возможность отдышаться. Я глотала спасительный воздух, набиралась сил и снова ныряла в самую глубину, в толщу воды, которая давила и переворачивала меня как щепку. Но именно это и было настоящей жизнью.
Утром, когда я проснулась, Петрович, полностью одетый, сидел в кресле напротив кровати, внимательно и нежно меня рассматривая. Я застеснялась и поплотнее завернулась в одеяло. А вспомнив о том, что я вытворяла ночью, застеснялась еще сильнее. Петрович с удовольствием засмеялся.
– Ну что, Алиса Михайловна, как будем дальше жить? – спросил он, прищурив свои невероятные синие глаза.
– Не знаю, Александр Петрович, – в тон ему ответила я. Он приподнял одну бровь.
– Правда не знаю, Саш. Я не привыкла поступать, опираясь только на чувства. Один раз в жизни я это сделала, и ничего хорошего из этого не вышло. Теперь вот живу по принципу «Семь раз отмерь – один отрежь».
– Верный принцип, – одобрил Петрович, – но я тоже никуда не тороплюсь.
– Сегодня мы можем провести день вместе, но вечером мне надо забрать от мамы сына. Ему тринадцать, и я не смогу объяснить ему твое присутствие в доме.
– Только ему? – уточнил мужчина с синими (о господи, с синими!) глазами.
– Ему в первую очередь. У меня есть постоянный друг, и Сережка его знает. Пока мы не определимся в наших отношениях, я не могу позволить, чтобы мой сын знал о том, что в жизни его матери есть другой мужчина.
– А господин на лимузине?
– Нет, это другое, – улыбнулась я. – Правда. Пойми меня правильно, я не хочу лишних разочарований и новой боли. У меня своя жизнь, и больше всего я хочу, чтобы тебе нашлось в ней место. Но для этого нужно время.
– И чему такому особенному в твоей жизни я могу помешать? – с непонятным для меня подтекстом спросил Петрович. – Или тебе есть, что скрывать?
– Конечно, мне есть что скрывать, – попыталась пошутить я. – Я в курсе личной жизни оч-чень известных в нашем городе людей. Поэтому до того, как допустить тебя к своим тайнам, мне надо убедиться в твоей полной благонадежности.
– Ну что ж, буду проходить проверку, – со вздохом согласился Петрович.
Воскресный день мы действительно провели вместе. Я рассказала ему про свое агентство, которым страшно горжусь. Про Артемия и Илларию Венедиктовну. Про маму с Сережкой. Про своих подруг. Про смерть папы. Я плакала и смеялась, а Петрович обнимал меня и укачивал, как маленькую.
Перед тем как забрать Сережку, я отвезла Петровича домой. Он жил в маленькой блочной пятиэтажке. Подниматься в квартиру я не стала. Развернулась во дворе у помойки и поехала к маме.
Запершись с ней на кухне, я выложила ей все, что случилось со мной на этой неделе.
– Ой, Алиса, – покачала головой мама, – не было ни гроша, да вдруг алтын. Я тебя очень прошу, девочка моя, не влюбляйся сломя голову. Ты же ничего о нем не знаешь. Может, он брачный аферист. Ни кола ни двора, а тут ты, с квартирой, деньгами, положением.
– Не бойся, мамочка, – улыбнулась я. – Во-первых, я чувствую, что он не такой. Он настоящий, понимаешь. Артемий – из папье-маше. Павел – из целлулоида. А этот настоящий. А во-вторых, я обещаю тебе, что не наделаю глупостей.
Про Шаповалова я маме тоже рассказала. Посочувствовав свалившейся на него беде, ко всему остальному мама осталась равнодушной. Впрочем, как и я. Мы с моей мамочкой никогда не гнались за деньгами. Любовь для нас гораздо важнее.
* * *
Будучи еще замужней женщиной, я иногда думала: от чего зависит удовольствие, получаемое в постели?
Моего скромного жизненного опыта на глобальные обобщения явно не хватало, но, в принципе, один ценный вывод я смогла сформулировать уже тогда. Испытываемый оргазм прямо пропорционален твоим эмоциям. Причем знак этих самых эмоций никакого значения не имеет, он с совершенно равным успехом может быть как положительным, так и отрицательным.
Пока моя любовь к Артемию была безоблачной, я, совсем юная и неопытная, была уверена, что у нас с мужем в сексе царит полная идиллия. То, что я всегда изучала люстру на потолке, меня совершенно не смущало. Я верила, что так и надо.
Первые сомнения появились как раз в тот момент, когда семейная лодка дала течь. Зато пока я всячески заделывала пробоины смолой, то есть испытывала просто неописуемые эмоции (обида на Артемия, ярость, ненависть к Илларии – чего там только не было!), я снова утвердилась в мысли, что мне очень хорошо с этим мужчиной, а значит, его надо сохранить во что бы то ни стало.