– Вы считаете, что мы зря теряем время?
– Я считаю, что вы большая упрямица, дело-то уже завершено.
– А я считаю, что вы легкомысленны.
– Ага, опять то же самое!
– Что вы имеете в виду?
– Я такой, потому что легкомысленный в любви, да?
– Забудьте, Фермин!
– Возможно, вы измените свое мнение, если я вам скажу, что уже принял решение.
Я повернулась к нему, чтобы получше разглядеть.
– Приняли решение?
– Да, инспектор. То, что сейчас произошло, открыло мне глаза. Когда мы стояли там, перед свирепой собакой, которая могла нас растерзать, я четко осознал, какие чувства по-настоящему испытываю. Теперь я знаю, кого я люблю, а кого должен навсегда оставить.
– Кого же?
– Анхелу.
– Любите ее или хотите оставить?
– Я должен расстаться с ней, Петра, к моему глубокому сожалению. Анхела очаровательна, но я люблю Валентину. Именно ее я хотел бы увидеть в последний раз, перед тем как быть сожранным собакой.
– Видимо, вы неосознанно хотели, чтобы она освободила вас, отдав команду на немецком.
– Не шутите, инспектор, я уверен в том, что говорю.
– Извините. Но вы вправду твердо уверены?
– Да. Анхела чересчур образованна, чересчур утонченна, она принадлежит к другому общественному классу. Очень скоро она поймет, что я просто неотесанный мужлан. Валентина же всегда довольна, жизнерадостна.
Мы немного помолчали.
– Хорошо, Фермин, вы знаете, что я отдавала предпочтение не Валентине, но… в любом случае, я рада, что вы наконец решились.
– Вы были правы, нельзя дальше с этим играть.
– И когда вы ей об этом скажете?
– Сегодня же вечером.
– Не очень-то это приятно, правда?
– Ничего, я надеюсь, что смогу решить этот вопрос деликатно.
– Я тоже на это надеюсь. Анхела – необыкновенная женщина.
– Я прекрасно это знаю.
А мне грустно было представить себе реакцию Анхелы. Еще одна рассеявшаяся иллюзия, возможно, последняя, какую она может себе позволить в своем возрасте. Но я понимала Гарсона. Он хотел наслаждаться жизнью, которую, в конце концов, только что для себя открыл. Вдова, влюбленная в эмоционально незрелого человека. Это только подтверждало, до какой степени злой рок веет над всем, что связано с любовью. Это настоящее бедствие, которое род человеческий вынужден терпеть, из века в век принося в жертву свою цельность и свои способности.
Вторую половину дня я провела, запершись в своем служебном кабинете, стараясь забыть об этом разговоре и сосредоточиться на расследовании. Вспомнила все, что удалось выяснить в питомниках. Проливают ли свет эти данные на последний год жизни Лусены? Молодые кобели, опытные воры, не повреждающие ни дверей, ни клеток. Выборочные, а не массовые хищения. Необходимость участия в преступлении двух человек. Отсутствие улик. Парадоксальный мир, где физический акт кражи не оставляет следов, а любовь оставляет. Нет, бесполезно, я не могла сосредоточиться на деле и решила идти домой.
Сидение в кресле с газетой в руке мало что изменило. Мысли мои крутились вокруг одного и того же. Каково сейчас Анхеле? Что она теперь думает о жизни? Я включила Моцарта – по моим наблюдениям, это была излюбленная музыка Ужастика. Когда она звучала, у него как-то по-особому топорщился загривок и весь он расслаблялся. Я открыла дверь в патио и впустила в дом раскалившийся за день воздух. И сама тоже расслабилась, переодевшись в старый легкий халат. Так было лучше. Я не несла ответственность за любовные неудачи, которые преподносит людям жизнь. И почти ничего не могла сделать ни для Анхелы, ни для кого-либо другого. Разве что постараться самой избежать страданий, это было в моих силах. Я облегченно вздохнула. Ужастик тоже.
Часа через два после того, как я обрела душевное спокойствие, раздался телефонный звонок. Часы показывали час ночи.
– Петра!
Мое имя прозвучало не вопросительно, а как утверждение.
– Младший инспектор?
– Мне нужно с вами встретиться.
– Что-нибудь случилось?
– Это сугубо личное.
– Понимаю. Почему бы вам не зайти ко мне, я еще не сплю.
– Нет, лучше встретиться в баре.
– В баре?
– Извините, инспектор. Это последнее, о чем я вас прошу.
– Ну хорошо, Гарсон. Рядом с моим домом есть бар, припоминаете? По-моему, он еще открыт.
– Считайте, что я уже там.
Мне смертельно не хотелось снова переодеваться, и я надела плащ прямо на халат. Взяла Ужастика на поводок и вышла на улицу, совершенно безлюдную в такой час. Минут десять торчала напротив бара, пока не заметила подъехавшую машину Гарсона. Ужастик страшно ему обрадовался, а он даже не приласкал его и вообще не обратил на беднягу никакого внимания. Впрочем, наверное, он вел бы себя так же, приведи я с собой жирафа. Выглядел он не блестяще: мрачный, осунувшийся, с бледным лицом и черными, словно нарисованными углем, кругами под глазами. Мы уселись за один из столиков, благодаря хорошей погоде выставленных наружу. Гарсон потребовал виски, сопроводив свои слова повелительным жестом. И как только официант его принес, сразу осушил полстакана.
– Черт возьми, младший инспектор, однако же бодро вы начинаете!
– Называйте меня сегодня Фермин, прошу вас. Кроме того, хочу вас предупредить, что собираюсь напиться. Честно вам об этом говорю, чтобы не было недоразумений.
– Поэтому мы встречаемся в баре?
– Поэтому и еще потому, что я не хочу себя контролировать, Петра. Если бы все происходило у вас дома, мне пришлось бы вести себя как воспитанному человеку, смотреть на часы… Здесь все проще. Когда я вам надоем, вы встанете и уйдете.
Он попросил еще виски, на этот раз двойное.
– Тяжело пришлось, – наконец признался он. – Никогда не думал, что сказать кому-то «прощай» так трудно. Даже подходя к дому Анхелы, я все еще полагал, что это легко. Я все заранее отрепетировал. Но потом как-то сразу понял, что дело не в том, чтобы продумать все до конца. – Он сделал большой глоток и уставился в пол. – Я вел себя как последний глупец все это время, Петра, вы были правы.
– Послушайте, я…
– Не отказывайтесь от своих слов, я действительно был легкомысленным дураком, и все тут.
– Анхела рассердилась на вас?
– Нет, она не рассердилась. Сказала, что все понимает и что никто не может приказать своему сердцу. Потом заплакала.
Голос у него прервался. Он заказал еще виски. Я тоже решила выпить.
– Не стоит слишком винить себя, Фермин. По сути дела, вы не сознавали, что причиняете страдания.