Алла Боголепова
Инне казалось, что она плывет. Как и при каких обстоятельствах она оказалась на корабле, она не помнила и не понимала. Но качка была вполне ощутимой, и ей даже казалось, что она слышит шум волн. Инне вдруг ужасно захотелось ощутить на лице соленые капли морских брызг. Она заворочалась, пытаясь подставить лицо ветру и воде, но лишь ощутила вкус соли на спекшихся сухих губах.
Разлепив глаза, она увидела вначале белый потолок с дурацкой лампой дневного света, затем зеленые масляные стены, а потом маму. Та спала, свернувшись калачиком на неудобной больничной кровати.
«Мама в больнице? – с испугом подумала Инна. – Она заболела? И что я здесь делаю?» Она попыталась вытащить руки из-под простыни, которой была накрыта. Одна рука послушалась, а вторая, как чужая, не реагировала на команды, посылаемые мозгом. Более того, чуть выше того места, где находился локоть, рука наливалась тяжелой ноющей болью.
«Мне ампутировали руку! – поняла Инна. – Со мной что-то случилось, и мне отрезали руку! Я теперь буду жить инвалидом!» – от ужаса у нее перехватило дыхание. Краешком мозга, свободным от этого всепоглощающего ужаса, она начала вспоминать свое возвращение с манойловского юбилея и черную тень, метнувшуюся на нее с ножом в руке. Заныл подбородок. Подтянув здоровую руку, Инна потрогала ноющее место и обнаружила не знакомую на ощупь шелковистую кожу, а шершавую поверхность бинта.
«Я жива, это абсолютно точно. Он полоснул меня ножом по шее и что-то сделал с рукой. Осталось понять, что именно. Надо разбудить маму».
Инна попробовала позвать Татьяну Борисовну, но голос ее не слушался. «Он не только отрубил мне руку, но и перерезал голосовые связки! Я теперь буду однорукая и глухонемая!» – от страха Инна решила, что заодно и оглохла, и тихо заплакала.
Это разбудило маму. Татьяна Борисовна подскочила к кровати дочери.
– Инночка, ну, слава богу, проснулась!
– Мама, – она с радостью поняла, что все слышит и даже может разговаривать. – Мамочка, мне руку отрезали?
– Руку? – Татьяна Борисовна с недоумением смотрела на дочь. – А, руку… Нет, конечно. У тебя капельница стоит, поэтому руку к кровати привязали, чтобы ты ее нечаянно не вытащила.
– Она болит…
– Затекла. Сейчас я медсестру позову, она тебя отвяжет. Потерпи, деточка.
Пришедшая медсестра отвязала Инну от кровати, вытащила иглу и отставила в сторону штатив с капельницей, откинула край одеяла и ловко сделала укол, попутно сунув Инне в рот электронный градусник.
«До чего городская медицина дошла! – подумала журналистка Перцева. – Откуда в нашей захудалой больнице такие навороты?»
– Мама, где мы? – спросила она.
– В клинике МЧС.
– Где?! – от изумления Инна снова осипла. Клиника МЧС была совершенно закрытым медицинским учреждением, чем-то типа санатория, но с операционным блоком и ожоговым центром, где поправляли свое здоровье спасатели со всей страны. Располагалась она за городом, на месте бывшей деревеньки под говорящим названием Спасово. Для простых смертных попасть сюда было вопросом престижа и больших денег.
– Ты в Спасово. Игорек договорился.
– Мамочка, если перевести на современный русский язык, то Стрелецкий за меня заплатил. Или все-таки Гоша? Или… – Инна вспомнила про Коленьку, но тут же отвлеклась на гораздо более важную, с ее точки зрения, вещь: – Мама, после того, что со мной случилось, последствия будут? Для внешности, – ее голос предательски дрогнул.
– Нет, доченька, не будут, – успокоила Татьяна Борисовна и, понимая, что ее любопытной дочери интересны все подробности, рассказала, что было после того, как на нее напали.
Инну спас воротник. Высокий воротник ее новой шубки цвета топленых сливок. В результате нож лишь расцарапал горло, не задев сонную артерию, не повредив связок и других важных органов. Оказывается, она успела закричать, и это привлекло внимание соседей. Преступник убежал, прихватив лишь маленький клатч, который она держала в руках. В нем не было ничего, кроме телефона.
Соседи подняли шум, набрали 02 и 03, сбегали за Гошей. Он, увидев истекающую кровью жену, растерялся настолько, что так и остался стоять столбом посреди двора. Но в дело вмешалась Настена. Подумав, что именно пережила ее дочь, Инна зябко поежилась. Но именно Настя догадалась позвонить Алисе Стрельцовой, и та очень быстро примчалась вместе со своим другом Игорем в больницу, куда привезли Инну.
Стрелецкий, оказывается, еще по дороге позвонил куда надо, быстро добился, чтобы Инне наложили несколько швов и перевезли ее в Спасово. И уже здесь ей сделали операцию, направленную в первую очередь на то, чтобы на шее молодой женщины не осталось ни следа, напоминающего о страшном нападении.
Пока шла операция, Алиса съездила за Инниной мамой, и вот сейчас та сидела у кровати проснувшейся после наркоза дочери.
– Ну что за жизнь пошла! – причитала Татьяна Борисовна. – Ну нет ведь покою от бандюг от этих! Куда только УВД смотрит! Приличному человеку из дому не выйти! И не поймают ведь его, урода проклятого! Инночка, доченька, как же я испугалась за тебя! Хорошо хоть Алиса сразу мне сказала, что тебе ничего не угрожает. И на Гошеньке лица не было, и Настя так плакала потом, когда тебя уже сюда привезли, так плакала… И все из-за какой-то сумочки. Ну что ценного в такой маленькой лежать может, чтобы из-за нее ножом пырять?!
– Да не в ценностях дело, – с досадой начала Инна и тут же прикусила язык. Ее маме было совершенно не обязательно знать, что за месяц с небольшим, прошедший с новогодней ночи, на жизнь ее дочери было совершено уже третье покушение. А вот с капитаном Иваном Буниным эту тему следовало обсудить как можно быстрее.
В палате Инны он появился на следующий день. Она уже начала вставать с кровати, правда, небольшие экскурсии до окна или до туалета пока давались ей с большим трудом. Кружилась голова, от слабости подкашивались ноги, уши казались забитыми ватой, сквозь которую тем не менее проходил какой-то звон. Болело горло, расцарапанное трубкой от наркозного аппарата, под слоем бинтов невыносимо чесался зашитый подбородок.
Впервые в жизни Инне было невыносимо жалко себя. Вообще-то, будучи стойким оловянным солдатиком, она никогда себя не жалела, считая это занятие бесперспективным, а потому глупым. Среди подруг талантливая умница и красавица Полянская считалась оптимисткой, а потому чувство жалости к себе было для нее непривычным, новым и неожиданно сладким.
– Здравствуйте, потерпевшая! – раздавшийся от дверей голос Бунина оторвал ее от горестных мыслей о плохом самочувствии. – Заявление будем писать?
– Ваня, Ванечка, меня хотели убить! – жалобно выкрикнула Инна, бросаясь ему на шею. – На меня охотится кто-то страшный! Это уже третий раз! Но я не знаю, кому помешала.
– Что значит третий раз? – отстранив от себя зареванную Инну, строго спросил Бунин.
– Третье покушение. Помнишь, сначала меня чуть машина не сбила. Потом мне на голову ледяная глыба упала. В паре сантиметров пролетела. Я об этом тебе не рассказывала. А теперь вот это. Ванечка, ты ведь меня спасешь? Я не хочу умирать. У меня ребено-о-о-ок.