Великолепный джентльмен | Страница: 39

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

– Двадцать восемь, полагаю. – Сотня визитов, растянутая на десяток лет, уже не казалась поражающим воображение столпотворением. – Многие считают меня моложе, но…

– Прошу прощения, Анна, – перебил он. – Вы только что сказали, что полагаете, что вам двадцать восемь?

Анна отняла руку, но краска смущения уже залила ее щеки. О, как она жалела сейчас, что вовремя не прикусила язык. Для большинства людей – несомненно, для людей, подобных Максу, – возраст был определяющей частью личности, совершенно неотделимой от определенных жизненных вех. Каждый человек помнил, что в десять он пошел в школу, в двадцать один закончил учебу и в двадцать пять достиг права наследования. Девушка могла в шестнадцать начать зачесывать волосы наверх, в восемнадцать дебютировать в свете и найти мужа до того, как ей исполнится двадцать.

Анна не имела не только ни одного из этих опытов, но у нее даже не было возможности узнать, как давно она должна была обрести такой опыт. Сейчас, конечно, ей неловко было признавать, что эту часть себя она попросту упустила.

Слишком поздно было забирать свои слова обратно, и Анна, притворившись невозмутимой, пошла в наступление:

– В юности мой возраст несколько раз менялся.

– И поэтому вы не знаете точную дату своего рождения? – предположил он, прежде чем дождался ответного кивка. – Идея вашей матушки, полагаю?

– Да.

– Она действительно скрывала ваш истинный возраст?

– Я думаю, она просто его не помнила, – ответила Анна, избегая его взгляда.

Макс философски кивнул:

– Ничего удивительного, если учесть все то, что мы узнали о характере вашей матушки.

Наверное, это действительно было неудивительно, но Анну поразило то, как спокойно Макс воспринимал эти достаточно странные факты.

– Вы не удивлены?

– В Англии полно людей, которые не знают даты своего рождения, – объяснил он. – Вы не первая из них, с кем мне пришлось столкнуться.

Анна была готова возразить, сказав, что среди таких людей она, пожалуй, единственная, кто не был сиротой, но если Макса не волновали все эти странные обстоятельства ее жизни, она не собиралась заострять на них внимание.

– Насколько вас беспокоит подобное неведение? – спросил он.

– Не очень, но все-таки хотелось бы по крайней мере знать, когда мой настоящий день рождения,

– День для празднования, вы хотите сказать?

Она кивнула, хотя ей было чуть-чуть стыдно признаться в столь детском желании – получить собственный день рождения.

– Как-то миссис Кулпеппер предложила мне самой выбрать день рождения, но такой подход мне показался неправильным. Мне уже надоели придуманные дни.


Макс перевел взгляд с напряженного лица Анны на каменный фасад Колдуэлл-Мэнора.

Он готов был поспорить, что где-то в доме находится письмо, которое покойному маркизу написала миссис Рейберн и в котором она сообщала о рождении его дочери. Макс был уверен, что в письме указана дата рождения. Ему очень хотелось предложить Анне провести поиск на чердаке или в одном из многочисленных чуланов. Но, немного подумав, он решил оставить эту мысль при себе. Большинство женщин послали бы подобное письмо новоиспеченному отцу, вот только невозможно было угадать, как поступила в такой ситуации миссис Рейберн.

Кроме того, ему хотелось сменить тему разговора. Вот только Макс не знал как это сделать, чтобы не обидеть Анну.

Он имел довольно большой опыт общения с избалованными дамами и содержанками, с приземленными девушками из пабов и умудренными куртизанками. Анну нельзя было отнести ни к одной из этих категорий. Или, возможно, в ней было понемногу от каждой из них. Макс никогда не встречал подобной женщины, и хоть стремился к новому и получал удовольствие от каждого нового опыта, в этот момент он был в растерянности.

О, как ему хотелось вновь увидеть улыбку на лице этой леди.

Но Анна его опередила, он даже не успел сделать попытку.

– Что касается пари… – начала она нерешительно, и Макс едва удержался, чтобы не поморщиться. Как бы ему этого ни хотелось, было глупо и, возможно, даже немного эгоистично рассчитывать, что в течение нескольких минут она может забыть о низких играх и весело рассмеяться.

– Так что по поводу пари? – нетерпеливо спросил он.

– Вы когда-нибудь делали ставку?

– Нет. Слава богу. Никогда.

Она повела плечами, словно говоря, что не придает этому значения, но в глаза Максу она все-таки не взглянула.

– Я не обиделась, даже если бы вы сделали ставку.

– Лгунья.

Макс искренне верил в то, что Анна сейчас говорит неправду, ведь она имела полное право думать плохо о тех, кто принял участие в этом неблаговидном споре. Она имела полное право думать плохо и о тех, кто не воспротивился самому факту этого низкого состязания. Сейчас Макс корил себя за то, что положил конец этому пари только после того, как они познакомились.

– Ну… Я бы обиделась на вас… если бы вы заключили пари после нашей встречи.

– И вы бы пожалели об этом позже?

– Это бы помогло. Но ведь вы никогда не заключали такого пари? – Анна посмотрела на него. – Почему же нет?

– Я никогда не делал женщину предметом игры, – сказал он, ожидая, что на ее лице появится выражение одобрения, затем добавил с хитрой улыбкой: – Поскольку женская иррациональность делает их совершенно непредсказуемыми.

Он с радостью увидел, что эта чушь вызвала у нее улыбку, она даже еле слышно фыркнула.

– Если мужчина чего-то не может понять – значит, это можно считать неверным.

– Прошу прощения?

– Так говорила мне миссис Кулпеппер, когда я была моложе. Она придерживается мнения, что мужчины весьма предсказуемые создания.

– Потому что мы рациональны?

– Потому что вы просты, – поправила она. – Вот женщины, говорит она, сложны. Слишком сложны, чтобы обычному джентльмену было с ними комфортно…

– Ну да, ведь мы такие простачки.

– Именно, – согласилась она, указывая на него пальцем. – И как этот простачок, особенно высокомерный, чванливый, реагирует на что-то, чего не может понять? На что-то, что, возможно, его пугает?

– Как правило, мы предпочитаем это отбрасывать.

– Он предпочитает это что-то просто игнорировать, – продолжила Анна, никак не отреагировав на его реплику. – Он называет это непонятное другими словами, преуменьшая его значение. Он принижает его значение, чтобы самому казаться более значительным. – Она слегка улыбнулась. – Или отбрасывает это.

Она не рассмеялась, но настроение у Анны явно улучшилось, и, пожалуй, это было все, на что он имел право рассчитывать в данных обстоятельствах.