Лорна стояла у порога, сложив руки на груди, подняв голову навстречу льющемуся в окно лунному свету, жалкая, неуклюжая, уродливая. Но при этом добрая душа, осужденная на вечные страдания в теле, запретном для любви, отгороженным от нее неприступной стеной. И сейчас она стояла в спальне своей кузины, охваченная экстазом, напоминая одного из трех поросят, который собрался помолиться, глядя на лунный свет печальными коровьими глазами.
– Мне приснился чудесный сон! – воскликнула она. – Ich traumte, ich tanzte mit einem Schwan! Er hatte die wunderbarsten flauschigen Polster an dem Fussen, und er war auf einem Mondstrahl in mein Zimmer gekommen… Мне снилось, что я танцую с лебедем! У него были такие удивительные белые пушистые подушечки на лапках, и он вплыл в мою комнату на луче лунного света.
– Боже мой, – выдохнула Патриция, вспомнив о привычке Лорны: когда той снилось что-нибудь удивительное, она залезала в постель к кузине, чтобы рассказать этот сон в мельчайших подробностях. – Лорна, дорогая моя, а нельзя ли рассказать этот сон утром? Завтра нам рано вставать, ведь мы спускаемся в Сейзер-Альм, и я так устала!
– Конечно же, нет! – Лорна проявила немыслимую бездушность. – Ты же знаешь, если я буду ждать до утра, то забуду подробности, а ты обожаешь именно их.
– Но Лорна…
– Такой худенький лебедь с оранжевым клювом, оранжевым, как в радуге, и он меня любил. Я спросила, как ему удается путешествовать на луче лунного света, и он ответил мне, спев золотистую песню… Подвинься. – Она приподняла одеяло и одним прыжком плюхнулась на кровать – всем своим немалым весом. «Шлернхаус» тряхнуло.
Патриция, которую, конечно же, звали не Патриция, встревожилась. Она потеряла Алессандро, который целиком оказался под Лорной. Мог ли он дышать? А если он закричит?..
– Золотистая песня ласкала слух. Однажды я слышала в поместье моего деда в Клагерфурте, как точно так же пела птица… Что это? Это твоя нога?
Словно давая отрицательный ответ, Алессандро, второй раз за ночь лишившись возможности двигаться и дышать, яростно укусил одну из необъятных ягодиц Лорны.
В сравнении с воем, сорвавшимся с губ толстой молодой женщины, золотистая песня воображаемого лебедя звучала так же буднично, как репертуар уличного певца. В нем чувствовалась сила и мощь паровозного гудка. И его наполнял такой ужас, что проснулся весь «Шлернхаус». Альпинисты, поварята, адвокат Джулиани, придворные все разом сели в кроватях, словно громом пораженные. Вскрикнула даже маленькая Патриция.
– Was ist es! Mach es tot! Mach es Tot! [16] – проорала Лорна и вновь взвыла.
Никогда еще лампы «Шлернхауса» не зажигались одновременно и так быстро. Со стороны, из тумана могло показаться, что в доме сработала громадная вспышка фотографа или выстрелило орудие, так быстро озарились все окна. Четверо солдат в тяжелых сапогах, с примкнутыми штыками прибежали по коридору. От волнения им и в голову не пришло повернуть ручку. Они просто высадили дверь, которая упала на пол с грохотом взорвавшейся бомбы. Придворные, рожденные и воспитанные на страхе перед покушениями и убийствами, дружно застонали.
Алессандро свернулся в клубок под одеялом. Патриция плакала. Лорна, навалившись спиной на кроватную стойку, замолчала. Ее вытянутый палец указывал на выпуклость под одеялом.
– Что это? – спросил офицер гвардии, выхватывая саблю. – Какое-то животное?
– У него ужасные зубы! – прокричала Лорна.
Алессандро осторожно выглянул из-под одеяла. Солдаты на несколько мгновений замерли, наблюдая, как он откидывает одеяло, слезает с кровати и направляется к двери, с тем, чтобы вернуться в свою комнату. Впрочем, Алессандро сомневался, что ему позволят уйти.
И действительно, два сержанта схватили его за уши и потащили по коридору. Он понимал, что они унижены, поскольку он обманул их бдительность и сумел пробраться в святая святых, а еще ему мстят за то, что он итальянец. «Папа!.. Папа!.. Папа!..» – закричал он, испугавшись, что его убьют. Мир рухнул, по щекам медленно потекли слезы. Возлюбленный Патриции или сын Гарибальди исчезли, остался только главный преступник империи Габсбургов, убийца, животное с острыми зубами.
– Что вы делаете? – вскричал адвокат Джулиани вооруженным солдатам, хотя выскочил из своей комнаты в халате и ростом они превосходили его вдвое. – Отпустите его!
Алессандро видел в своем отце весь свет этого мира, но солдаты по-прежнему держали его.
– Вы с ума сошли? – спросил римский адвокат гвардейского офицера. – Так вы обращаетесь с детьми?
– Наши дети приличные, опрятные и хорошо воспитанные, – прорычал офицер с такой яростью и ненавистью, что старший Джулиани и его сын разом замолчали. Офицер принялся рассказывать собравшимся свою версию случившегося. Алессандро дрожал, пусть и понимал лишь отдельные слова.
Появилась принцесса, хмурая от злости, трясущаяся рука плясала на бедре.
– Этот ребенок пытался надругаться над моей внучкой, – объявила она. И, трясясь, добавила: – В другие времена я бы приказала его расстрелять.
Адвокат Джулиани побледнел. Испугавшись за жизнь Алессандро, взял инициативу на себя.
– Сандро, это правда? – спросил он.
Алессандро не понял обвинения, но уловил тон и знал, что лучше объятия Патриции в жизни ничего быть не может.
– Нет, – ответил он.
Однако отец поднял руку и отвесил Алессандро оплеуху. Звук разнесся по коридорам, а Алессандро упал на пол.
Потом адвокат Джулиани поднял сына.
– Мы уезжаем утром. – И унес мальчика в их комнату.
Там сразу уложил Алессандро в постель и укрыл одеялом. Говорили они шепотом.
– Все в порядке, – успокоил отца Алессандро.
– Это была не моя рука, – извинился его отец. – Я испугался того, что они могли с тобой сделать. Они не такие, как мы.
– Я знаю, – ответил Алессандро.
– Ты должен понять, – в голосе отца слышалась мольба. – Я никогда не бил тебя прежде и не буду бить в будущем. Солдаты были вооружены. С примкнутыми штыками. Эти люди сурово наказывают своих детей. Я не хотел тебя бить…
– Я знаю, – ответил Алессандро, прикоснувшись к лицу отца, как отец часто прикасался к его. И хотя он смотрел на адвоката Джулиани, перед его глазами в солнечном свете вращалось колесо – почти по собственной воле.
– Папа, когда мы завтра уедем, колесо будет вращаться, да?
– Какое колесо?
– Канатной дороги.
– Да, оно постоянно вращается.
– Даже если мы этого не видим? Даже если нас здесь нет?
– Разумеется. К нам оно не имеет никакого отношения.
– Даже если мы умрем?
– Да.