И не ошиблась: Перышко завело одну из своих бесчисленных сказок.
тридевятом царстве, в тридесятом государстве, жили-были-не тужили две красавицы, мать и дочь.
Мать звали Марья-Искусница, а дочь — Елена Прекрасная. Обе были с лица пригожи, телом крепки, характером подходящи — ну не женщины, а просто загляденье! Марья за что ни возьмется — все в руках горит-спорится, хоть пироги печь, хоть шелком вышивать. А Еленушка хороша была необычайно: посмотрит — как жемчугами одарит, улыбнется — словно солнышком согреет.
И в мужья каждой досталось по богатырю — может, и не красавцы писаные, зато могучие, сильные, и к семейной жизни очень даже пригодные.
У каждого семейства было по терему высокому, светлому да просторному — локтями не толкались, зато часто в гости друг к другу ходили. Дружили, значит, между собой…
Вот так они жили да поживали, добра наживали, и тут бы сказочке конец, да только случилась раз беда. Да какая!!!
Кто ж сейчас упомнит, как Марья-Искусница познакомилась с Обидой Перетеровной? Наверное, на ярмарке, когда купцы предпраздничные распродажи объявляют. А может, в лавке, где всякие крупы-пряности продают. А может, в бане? Потому как прилипла Обида к Марье-Искуснице, как банный лист, ну вы сами понимаете, к чему! Обида, она ведь прилипчивая — просто страсть!
В общем, как-то познакомилась. И сразу Обида Перетеровна втерлась к Марье в доверие, стала лучшей подружкой-наперсницей, верной спутницей. Всегда рядом, все примечает и на ушко Марье нашептывает: кто не то сказал, кто не так посмотрел… Марья быстро научилась обиды перетирать — а что, дурное дело-то нехитрое!
— Ах, свет мой Марьюшка, а отчего ты меня с дочерью своей, Еленой Прекрасной, не познакомишь? — как будто невзначай обронила Обида Перетеровна. — Уж очень мне хочется с ней дружбу свести!
— Да в чем вопрос?! — удивилась Марья-Искусница. — Познакомлю, конечно. Вот сегодня чай пить к ней пойдем, как раз и познакомитесь.
Так Обида Перетеровна и к Елене Прекрасной перебралась. И той нашептывать стала — на кого обидеться стоит, что запомнить… Между прочим, от Обиды детишки не родятся — она по-другому размножается. Учит людей Обиды множить, во как!
Спросите, почему Марья да Елена не разглядели сразу ее гнилого нутра? Да все просто! Обида, она ведь на вид очень даже приятная! Она ведь чему учит? Ты всегда прав, а кто-то всегда виноват — так же жить радостнее!
— Смотри, Еленушка, боярыне Сидоровой ее-то супруг шубу подарил, а тебе всего-то сапожки, ты ему выскажи все, — подстрекала Обида.
— Глянь, Марьюшка, богатырь-то наш опять в телевизор впялился, а мусор не вынес, непорядок, ты ему предъяви, — подначивала она другую.
— Девушки мои дорогие, богатырь-то нынче измельчал, все не так, как в сказке положено, вы ему свою женскую гордость продемонстрируйте, — внушала Обида. — Да смотрите, не в лоб, а тонко так! Вслух говорить не надо, лучше не разговаривайте или хмурьтесь, а он сам догадаться должен, что не так сделал!
Долго ли, коротко ли, а наступил момент, когда боярыни наши обидами так переполнились, что уж на богатырей своих постоянно обижаться начали. Ну не так, чтобы сразу по-крупному — а все больше по мелочам. Как про Соловья-Разбойника: «Не так сидишь, да не так свистишь!» Но много мелких обид не лучше, чем пара крупных! Вреда от них ничуть не меньше.
Расплодились обиды, расползлись по дому, стали даже за пазуху богатырям забираться. А кто носит камень за душой — тот под тяжестью обид сгибается, голову книзу клонит, в глаза не смотрит…
Начались между женами и мужьями трения да разногласия — а Обида Перетеровна только хихикает в рукав да ручки потирает. И вновь девушкам на ушко нашептывает: «Обидел, мол, тебя этот злыдень, ты ему не прощай, ты гордость свою девичью предъяви, пусть помучается!»
Богатыри жен-то своих до беспамятства любили, да только Обида, она даже самую крепкую любовь точит, как вода камень. Оба только в затылках чесали да понять не могли: что это с их женушками сделалось, почему они вдруг все чаше неласково смотреть стали да недовольство проявлять???
Если уж женщина Обиды гадкую сущность не поняла, не разглядела, то что ж о богатырях говорить? Они ж, богатыри, под ноги не смотрят! У них взгляд стратегический — поверх и вдаль! Это испокон веков женское дело — о чистоте в доме заботиться! Да чтоб не только мусора по углам не было, но и в душах домочадцев — как в ларце хрустальном! Такая вот, стало быть, женщине задача определена…
И вот однажды добилась Обида своего: собрались богатыри — да и вон из теремов! Куда глаза глядят! А глаза у богатырей, как известно, глядят в чисто поле.
Сели они, оба-два, у ближайшего поля, в кабаке придорожном, поляну накрыли, зелена вина в рюмки плеснули… Сидят, друг другу на боярынь своих жалуются.
— Совсем уж житья добру молодцу не стало, — говорил один. — То не так, да это не эдак… Надоело!
— Дык оно ж так и есть! — вторил другой. — Я ей слово — она десять, а в конце смотришь, еще и сам дурак оказался… Обидно!
— Не хочу я больше такую жисть терпеть! Я уж лучше со Змеем биться пойду, сложу там где-нибудь буйну голову, вот будет знать, как на мужа обижаться!
— Да и я — сяду на корабль заморский с купцами, да попрошусь, чтоб на остров какой необитаемый ссадили! Там некому будет под ухом зудеть, что я какой-то не такой! Ух, горько мне, обиделся я!
И Обида Перетеровна в темном углу притулилась, слушает, хихикает, радуется: как ее интрига ловко удалась! Всех переобидела, всех перессорила!
А тем временем в опустевших теремах боярыням-то зябко стало. И то сказать: мужчина в доме — он завсегда и надышит, и натопит, и окна утеплит. А без любимого холодно — и в доме, и на душе…
Вот прибежала Елена к Марье, вся испуганная.
— Маманя, мой-то богатырь ушел на ночь глядя куда глаза глядят, что делать?
А Марья-Искусница сама в тоске сидит, в окошко смотрит.
— Ах, Еленушка, знать бы — так сказала бы! А только и у меня та же беда, сама не пойму, откуда свалилась! Улетел мой голубь сизокрылый, а куда — не сказался…
Закручинились наши боярыни, пригорюнились… Хоть они своих богатырей и ругали временами, хоть и обижались на них, а все ж хорошие мужики были, что зря говорить! Да с ними-то все равно лучше, чем без них! Хотели было боярыни обидеться снова — да не решились: чего ж теперь обижаться, когда мужей-то уже нету? И не предъявишь никому… Только рыдать и осталось по счастью былому!
— И кому ж теперь моя красота достанется, и для кого же я Прекрасной-то буду? — голосила Елена.
— Ах, руки мои искусные, кому ж я пироги печь стану да рушники вышивать? — причитала Марья.