Бледный, Андрей Курбский кивнул:
– Ладно, ступай тогда, найди Григория Засекина, если он в крепости, и позови его. Скажи, нужен он мне…
Андрей Курбский, стоило ординарцу выйти, закрыл лицо руками.
– О Господи, – прошептал он, – опоздал, опоздал!
«И жену с сыном из своих поместий не вызволил, думал, там им спокойнее будет, – шагая по кабинету, терзался он, – и сам лисой в норе оказался, вокруг которой уже псы охотничьи так и рыщут!»
Курбский подошел к другому окну, выходившему на юго-западную сторону обширного города Дерпта, как раз на Вильно. А ведь сколько раз на тех или иных переговорах, зная, что творится в Москве, как льется там кровь избранных и невинных, намекали ему послы Сигизмунда, что примет его король – как родного примет! Да все мимо ушей пропускал он эти слова, и думать не хотел о побеге. А теперь вот жизнь сама заставила…
Прошел час, но к нему никто не приходил. Дописывать письмо у него не было сил – да кому в руки, еще неизвестно, оно могло попасть! Князь сжег его в камине. За окном стало смеркаться. Андрей Курбский опасался выходить из своих апартаментов. Он то садился в высокое кресло, то вставал и шагал по кабинету. Затем бросился в покои, вытащил из-под кровати сундучок, сорвал с шеи ключ и открыл его. Золото, серебро, каменья. Нашел прочную кожаную суму. Из монет выбрал только золотые, переложил их туда, следом отправил и драгоценные камни. Покачал суму на руке – тяжелой та оказалась. Трофеи ливонские да казанские… Поклажа беглеца.
Шагнул затем к одному из больших сундуков, откинул крышку, принялся рыться в нем. На самом дне отыскал то, что ему было нужно: чем обзавелся в Дерпте, едва прибыл сюда.
С тяжелой ношей в руке и плотным кольцом веревочной лестницы в другой его и обнаружили воевода Григорий Засекин и ординарец Василий. Григорий лишь мельком взглянул на суму, которую держал пресветлый князь, а на веревку и внимания не обратил.
– Скуратов-Бельский в Дерпт пожаловал, чтобы завтра город осмотреть, – быстро сказал молодой воевода. – Все по царскому указу. Сегодня пировать будет со своими, им свинью зарезали, вино и хлеб несут, а вот завтра…
– Что завтра? – перебил Курбский. – В оборот меня возьмет? Найдет оплошность малую и врагом царя объявит?
Только тут Григорий обратил внимание на веревочную лестницу. Нахмурился, затем глаза его широко распахнулись:
– Да неужто решились?!
– Именно так, Григорий, именно так. От тебя одно требуется. Сегодня ведь твои в карауле со стрельцами на пару, верно?
– Мои, – кивнул тот.
– Тогда слушай внимательно…
Недаром, приехавши служить в Дерпт, князь Андрей выбрал для своих апартаментов не самую обжитую часть замка, где сейчас пировал Малюта, а главную крепостную башню, частью окон выходившую на запад. Тогда его еще спросили, почему, мол, не хочет взять более удобные комнаты, ранее принадлежавшие магистру, а он дальновидно ответил: «Потому не хочу, что басурманский дух слишком силен. Вот выветрится, тогда и перееду». Новая свита рассмеялась – ему поверили. И вот теперь, распахнув створки высокого и узкого оконца, он смотрел на ночную ливонскую землю – весеннюю землю, и задыхался от пронзительной свежести! Это окно было угловым – сторожевым, самым крайним. Курбский знал, что там, внизу, вьется дорога, идущая от западных ворот замка и уводящая прямиком к лесам.
– Василий, крепи лестницу! – обернувшись, негромко проговорил он в черную пустоту холодной комнаты.
Свет они разжигать боялись, даже свечу не запалили, и камин потушили в придачу. Ординарец закрепил лестницу в двух местах – там, где из стены торчали железные крючья с гнездами для факелов. Андрей Курбский проверил крепеж, бросил: «Сам! Сам!», взял лестницу из рук ординарца и, перегнувшись через камень, стал медленно опускать ее вниз. Та потекла бесшумно, отрываясь и вновь прилипая к стене.
– А короткой не будет, пресветлый князь? – спросил Василий.
– Не должна, – мрачно буркнул он.
Расчет оказался правильным: конец лестницы лег прямо к подножью замка, хотя они и с трудом видели это.
– Лезь, – пропустил ординарца вперед Курбский.
Василий, при мече и кинжале, быстро оказался в проеме окна и начал спускаться вниз. Минут через пять князь Андрей услышал негромкий хлопок в ладоши. «Господи, – думал он, – жену и ребенка кровожадному змею оставляю, ибо с собою взять не могу! Погубит ведь их, погубит!»
Мог он еще остаться, пока был здесь. Мог дождаться утра и ареста, скорой расправы тут, в Дерпте, или плахи в Москве. Но жизни бы он им не спас: Иоанн всех губил семьями, чтобы уделы и поместья полностью присвоить. Или так он утешал себя и судьбу заговаривал?
Внизу еще раз хлопнули в ладоши.
– Прости меня, Господи, прости! – шепотом проговорил Андрей Курбский и трижды поспешно перекрестился.
Перекинув тяжелую кожаную суму через плечо, князь забрался в проем окна и тоже стал осторожно спускаться вниз…
…Они бежали к опушке соснового леса у западной дороги. В темноте, уже совсем близко, тихонько заржала лошадь. Вытащив мечи, теперь они крались, всматриваясь в тяжелый сумрак.
– Уж не зарезать ли меня хотите? – спросили у них из темноты.
– Григорий, ты?
– Я, пресветлый князь!
Заправив мечи в ножны, они зашагали скорее и тотчас наткнулись на двух всадников – Григория Засекина и его ординарца Пантелея. Рядом стояли еще четыре оседланных лошади.
– Где достал их? – спросил Курбский.
– За ваше золото купил, – ответил Григорий. – Тут цыгане неподалеку – что хочешь, можно у них взять за звонкую монету, хоть невесту из табора, а уж лошадей-то – и подавно! К одной из них и провизию вам привязали – пригодится. – Он оглянулся на дорогу: – Как поедете?
Оба – Андрей Курбский и его ординарец – вскарабкались на лошадей.
– В сторону Вильно поедем, на Литву, – прямо ответил Курбский. – Есть у меня по дороге знакомцы из литовцев, только бы до Вольмара добраться, а там как по маслу пойдет, еще и охрану получу.
– Тогда не теряйте времени, уходите, – посоветовал Григорий. – До утра можете ехать безопасно, а там вас Малюта хватится как пить дать.
Василий хлопнул своего жеребца по шее:
– Добрый конь – знают цыгане толк в лошадях! Так что, пресветлый князь, едем?
Курбский взглянул на Григория:
– У тебя родни на Руси много?
– Отец умер, брат есть, а что?
– Бежим со мной. Господь милостив – нас простит, а родню нашу убережет. Малюта и за тебя взяться может, сейчас у каждого над головой топор завис. Бежим?!
Пантелей вытаращился на хозяина: и его судьба сейчас решалась.
– Нет, – покачал головой Григорий, – я останусь, пресветлый князь. Малюта за вами пришел – не за мной. А Господь и впрямь милостив: коли заслужил я – поможет. Вы же уходите, не тяните долее.