– Поедем со мной на сафари, – сказал он.
Аджия подняла глаза, вытирая лицо.
– Мы уже сделали то, что хараам, – добавил он. – Разве может стать хуже? Как бы то ни было, если я отправляюсь в Удугу, медлить нельзя.
Она молчала.
– Аджия, ты все еще хочешь, чтобы я спас Удугу от вазунгу?
Она подошла к кушетке и села рядом с ним, глядя на океан сквозь зеленые жалюзи.
– Поэтому я тебе и отдалась. Чтобы убедить тебя. Мною овладел джинн, Ахмед?
Он взял ее за руку:
– Нет, Аджия. Ты – моя любовь. Я хотел тебя с тех пор, как мы познакомились, когда я пришел послушать, как твоя группа поет таараб. Твой прекрасный голос ошеломил меня. Ты помнишь, как пела «Binti» [83] группы «Safari Sound»? Может, то было предзнаменование. Поедем со мной на сафари. Мы поженимся, так или иначе.
Она вздохнула:
– Мне нечего надеть.
Благодаря Аллаха за преимущества, которые давала ему работа в «Силвермен Алден», Ахмед сунул руку в карман, вынул пачку свернутых наличных, которые всегда носил с собой, развернул, встал и осыпал Аджию деньгами. Он поступил импульсивно и понятия не имел, как она отреагирует.
Аджия с открытым ртом уставилась на падающие деньги, а потом в ужасе посмотрела на него.
Ахмед быстро сказал:
– Это часть выкупа за тебя!
– А…
Она опустила глаза.
– Я должна позвонить домой, там будут волноваться.
Пока она разговаривала по телефону, по выражению ее лица Ахмед видел, что ее отец крайне раздражен.
– Нет, Баба, я не могу вернуться. Не беспокойся. Я заставлю тебя гордиться мной.
Она дала отбой и, сделав глубокий вдох, сказала:
– Если я вернусь, он может решить, что должен побить меня за то, что я ушла и оставалась вне дома всю ночь, а он никогда меня не бил. Я поеду с тобой, но больше ничего такого, что хараам. Где ты будешь спать сегодня ночью, Ахмед?
Она говорила храбро. Оба они знали, что некоторые местные мужчины на месте Ахмеда сочли бы оправданным заставить ее сейчас заняться сексом. Ахмед был не из таких. С упавшим сердцем он показал на золотисто-коричневую кушетку:
– Тут. А ты ложись на кровать.
Кровать была прикрыта белыми занавесками, привязанными к четырем столбикам. Не говоря ни слова, Аджия встала и развязала их. Села на белую кровать и задернула занавески. Спустя некоторое время Ахмед выключил свет и скинул обувь. Он видел тень Аджии, когда девушка встала и разделась. Он слышал ее «Африканский океан» сквозь зеленые прикрытые двери. Мысленно он полночи снова и снова занимался с ней любовью.
Он проснулся к азану – исламскому призыву к молитве: «Хайя аляс-салях. Хайя аляс-салях!» – «Спешите на молитву».
Молитва состояла из трех частей: предварительное омовение, принятие должной позы на молитвенном коврике и сама молитва.
Ахмед пошел в ванную комнату, чтобы выполнить вуду – ритуал очищения перед намазом. Сперва он воспользовался туалетом и ополоснулся водой, потому что туалетной бумаги было недостаточно перед молитвой. Аджия все еще спала. Она велела не будить ее, поскольку сегодня не будет совершать намаз. Он не спорил. От женщин не ожидали совершения намаза во время менструаций и родов.
Настраиваясь на желание стать чистым, он прошептал свое «Биссимилла» – «Во имя Аллаха», потом три раза вымыл руки по запястья, наполнил правую ладонь водой и сполоснул рот, каждый раз тихо булькая. Обычно этих омовений хватало, чтобы привести его в молитвенное настроение, но Ахмеда все еще отвлекали события прошлой ночи.
Он набрал еще воды и вдохнул ее носом три раза, выдул, трижды ополоснул лицо, вымыл до локтя сперва правую руку, потом левую. Зачерпнул воду и смочил голову по направлению ото лба к затылку, шее и спине; вымыл уши, держа пальцы так, как предписывалось. Он вымыл правую ногу до лодыжки три раза, потом левую, каждый раз моя между пальцами – правой рукой правую ногу, левой – левую. Сегодня он повторит вуду, готовясь к намазу, еще четырежды: после полудня, днем, после заката и когда опустится ночь. В «Силвермен Алден» в его кабинете имелась личная ванная комната – ее выделили ему для этой цели. Фирма хотела, чтобы ее второй лучший маклер был счастлив. Поскольку Ахмед не мылся минувшей ночью, когда спал с Аджией, он должен был совершить полное омовение, ведь он вступал в половую связь.
Этим утром он выполнял омовение особенно тщательно, потому что осквернился. Он прикасался к Аджии с вожделением, а она не была его женой.
Пророк сказал, что ни один мужчина не может всегда держаться прямой тропы, и Ахмед минувшей ночью это доказал. Согласно Корану, то, что он сделал, было куда хуже, чем пить пиво и слушать музыку. Однако в глубине души он не верил, что грешен, поскольку любил Аджию и собирался жениться на ней при первом же удобном случае.
Чтобы загладить свои нечестивые мысли, он прочитал шахаду [84] медленно и с чувством:
– Нет бога, кроме Аллаха, и Мухаммед – пророк его.
Только после этого он открыл дверь ванной и развернул свое драгоценное имущество – молитвенный турецкий коврик размером полтора метра на метр, изготовленный ткачами великого Каира. Он готовился перейти к утренней двукратной молитве – фаджр. Ахмед расстелил коврик так, чтобы тот был обращен в сторону Мекки, и встал на коврик босыми ногами, расставив их на ширине плеч. Он опустил взгляд и принял первую позу: руки поднесены к ушам ладонями наружу, большие пальцы за мочками ушей. Потом прошептал: «Аллах Акбар» – «Бог Велик», отгоняя осознание того, что Аджия дышит неподалеку, и воспоминание о времени, проведенном с ней на берегу.
Сложив руки на груди – правую поверх левой, – он сказал:
– С именем Аллаха Милостивого, Милосердного. Хвала Аллаху, Господу миров.
Впервые во время намаза Ахмед почувствовал, как на глаза его навернулись слезы. Он был нечист. Он был влюблен.
– Милостивому, Милосердному,
Владыке Судного Дня.
Тебе только поклоняемся
И тебя просим о помощи.
Веди нас прямым путем.
Путем тех, кого ты облагодетельствовал,
А не тех, на кого ты прогневался,
И не заблудших.
Амин.
Раньше, молясь в мечети вместе с мужчинами, он всегда чувствовал, что присоединяется к ним и к богу. Теперь же он был грешен. Он сбил Аджию с пути истинного. Как он может быть таким счастливым?