Он сделал поясной поклон, говоря:
– Аллах Акбар.
Только во время фаджра, утреннего намаза, все молитвы произносились вслух. Ахмед опустил ладони на колени, растопырив пальцы, и повторил три раза на арабском:
– Свят мой великий Господь.
Несколько поз намаза и сопровождающие их молитвы заставят его грехи осыпаться, как осенние листья. Он бы настоял на том, чтобы Аджия встала и тоже совершила намаз, по той же самой причине… Но если пришел ее месячный цикл, от нее этого не требовалось.
– Аллах слышит того, что молится Ему: наш Господь, тебя восхваляю, – сказал он, выпрямляясь.
И, опустив руки по бокам, снова повторил:
– Аллах Акбар.
Потом, с руками на коленях, опустился, чтобы сделать судж, во время которого только его лоб, руки, колени и пальцы ног касаются земли.
Он три раза повторил:
– Свят мой наивысший Господь.
Теперь Ахмед сел, подогнув под себя правую ногу так, что на нее приходилась часть его веса, сказал:
– Аллах Акбар, – и встал, опустив руки.
Он сделал второй земной поклон – судж: лоб, руки, колени и пальцы ног на земле.
Встав в последний раз, он сказал:
– Аллах слышит тех, кто восхваляет Его, наш Господь, тебя восхваляю.
И снова сел на подогнутую ногу, читая последнюю молитву.
Наконец он почувствовал глубокое веселье намаза, почувствовал божественную любовь. В тот момент ему хотелось, чтобы он не снабжал деньгами посвятивших себя джихаду, хотелось, чтобы отца его не разыскивала полиция, чтобы сам он не собирался совершить акт насилия. Он пытался объяснить эти чувства Заку, даже продемонстрировал ему, как совершается намаз, а его товарищ заметил, что некоторые из этих поз похожи на позы из йоги и что такое повторение молитв нараспев используют повсеместно мистики и психиатры. Это не свойственно исключительно исламу, сказал Зак, это наша универсальная связь с богом. Вот тогда-то Ахмед и понял, что обратить его будет непросто.
Закончив последнюю молитву, Ахмед склонил голову и медленно повернул ее вправо, чтобы обратиться к ангелу, который записывает добрые дела.
– Ассалам алейкум ва рахматуллахи ва баракатух [85] , – сказал он и повторил эти слова, повернув голову влево – для ангела, записывающего плохие дела.
Он отрекся от своего злого деяния.
Ахмед тихо опустился на кушетку и стал наблюдать, как спит Аджия, через щелки занавесей кровати. Когда она встала, чтобы отправиться в ванную, он отвел глаза.
Выйдя, Аджия спросила:
– Мы доведем все до конца? Ты решился?
Ахмед решился, хотя больше всего ему хотелось снова согрешить. Он сделал бы для нее все, что угодно. Он взял себя в руки, и они спустились вниз.
Они присоединились к остальным постояльцам за общим обеденным столом в белой комнате, полной элегантных предметов африканского искусства, под двумя изящными канделябрами, сделанными из переплетенных белых кораллов. Ахмед теперь не сомневался, что Зения его не узна́ет. Прошлой ночью, когда они вселялись в отель, она не узнала его. Ахмед понял, что она, наверное, мало общалась с арабами и не может отличить одного от другого после одной-единственной встречи.
Компания Пола Джозефа уже сидела за столом. К гордости и раздражению Ахмеда, пастор уставился на Аджию, как только они вошли.
– Хабари гани, – сказал Ахмед, обращаясь ко всем собравшимся.
Только находившийся среди них африканец ответил на суахили. Остальные сказали: «Доброе утро».
Ахмед не забыл о Зении Данлоп, которая сидела рядом с пастором, выглядя невинно, как рассвет, тогда как, согласно Корану, ей полагалось получить сто ударов плетью. Ему не хотелось верить, что это и впрямь жена его лучшего друга и что она сделала то, что сделала. Да, они с Аджией согрешили, но они собирались пожениться. Зения уже была замужем – за другим мужчиной. Ахмед хотел бросить ей вызов, но не мог открыть, кто он такой, чтобы не возбудить подозрений. Но и удержаться от колкости не смог.
– Хорошо спали, миссис Джозеф? – спросил он, усаживая Аджию.
Та испуганно вскинула глаза:
– Я миссис Данлоп.
– О, извиняюсь, – сказал Ахмед. – Кажется, вас зовут Зения?
Пол Джозеф заметно напрягся.
– Зения Данлоп – моя прихожанка и была так добра, что прилетела сюда, чтобы помочь в моей миссии… Мистер Хассан, верно?
– Да. Ханиф Хассан, – сказал Ахмед. – Я уверен, что с вашей стороны это очень любезно и заботливо, миссис Данлоп, – продолжал он, пока хозяйка наливала им сок и кофе. – А мистер Данлоп к вам присоединится?
Он почувствовал, как Аджия пнула его под столом. Он знал, что ведет себя невежливо.
Зения уставилась на него. Вспоминает ли она его по той рождественской вечеринке? Очевидно, нет.
– Нет, мистер Данлоп ко мне не присоединится.
Ахмед знал, что не должен расспрашивать незнакомую женщину.
– Как добрались до Удугу? – спросил он Пола Джозефа.
Тот не ответил. Притворяется, что не расслышал?
Ахмед повторил, говоря весьма приятным тоном, и человек с бурским акцентом нетерпеливо сказал:
– «Сессна». Лучший бурский саболет. Только сидений баловато.
Он повернулся к Джозефу:
– Я оставлю фургон здесь. Так лучше, чем блатить за барковку у аэропорта.
Пол Джозеф кивнул, и все снова принялись за соленый, но вкусный мармайт [86] , намазанный на невероятно вкусный мультизерновой тост, и запивая все это соком или кофе. Ахмед и Аджия ели яичницу, но отказались от ветчины.
Но Ахмед не мог забыть о Заке, чье доверие было предано изменницей-женой. Все это было не его дело, но ему хотелось отомстить за друга.
Он откашлялся и с фальшивой улыбкой сказал:
– Если бы у меня была такая красавица жена, я бы не разрешил ей путешествовать без меня.
Он услышал стон Аджии, когда Зения Данлоп без улыбки уставилась на нее:
– А эта красавица девушка не ваша жена?
Все перестали есть и начали переводить взгляд с Ахмеда на Аджию. Как он мог совершить такую ошибку?
Он знал, что Аджия должна чувствовать себя раздавленной, но она не дрогнула, а ответила Зении таким же пристальным взглядом: