Правда, я смирился с этим не сразу, и еще какое-то время у меня теплилась надежда, что если буду писать рапорты, то меня все-таки вернут в авиацию. Но она окончательно погасла, когда я в очередной раз побывал у начальника курсов и он довольно резко оборвал мои надежды: «Вы большую часть времени проучились и уже почти готовый специалист. Так что больше по этому поводу у меня не появляйтесь. Кругом!»
– Сколько вы проучились на этих курсах? Насколько хорошо вас там подготовили, и вообще, что вам из того периода больше всего запомнилось?
– На этих курсах мы проучились два месяца, и я считаю, что за это время нас подготовили очень хорошо. Но просто нужно учесть, что лично мне в учебе значительно помогали мои познания в математике. Поэтому, честно говоря, я там только первый месяц добросовестно и отучился, а потом уже скорее по инерции.
Помимо изучения матчасти очень большое внимание уделялось тактике и подготовке данных для ведения огня. Бывало, что на занятиях в поле проводили по одиннадцать часов. Это, скажу я вам, страшное дело как утомительно, к тому же ведь уже осень была: слякоть, грязь, холод… А так в основном боевая подготовка, и только нарядами нас отвлекали.
А за то, что я хорошо успевал, меня назначили помощником командира учебного взвода, которому я стал помогать в обучении. И даже по его просьбе иногда проводил занятия с группами курсантов. И учебные стрельбы у нас тоже проводились, причем у меня они получались на редкость удачно. Я едва ли не с первой мины накрывал цель даже без пристрелки.
Всего на этих курсах училось человек триста. Все курсанты были с фронта, но все совершенно разных специальностей: особисты, юристы, даже один член военного трибунала, политработники, помню одного грузина военного инженера, но больше всего было интендантов. Причем даже по званию все были абсолютно разные. Этот грузин, например, был капитаном. Но все это было понятно, потому что тогда сложилась такая острая необходимость в командирах именно такого профиля.
И тут еще необходимо рассказать об эпизоде, который случился как раз на этих курсах и который потом многое предопределил в моем положении на фронте. Когда мы только приехали на курсы, то все табельное оружие у нас отобрали. Но я тот «парабеллум», который взял у убитого мною лейтенанта, решил сохранить, поэтому попросил его спрятать до окончания курсов одну женщину.
На этих курсах кормили, честно говоря, паршиво, мы все время были голодные, поэтому иногда ходили, помогали работать колхозникам, и за это они нас до отвала кормили тыквенной кашей. Но оказалось, что к этой женщине ходил какой-то инструктор политотдела. И когда уже перед самым отъездом я к ней зашел, то она мне дала записку: «Пистолет изъят инструктором политотдела таким-то». Именно поэтому я и попал на фронт без оружия.
– Куда вас направили служить?
– Сначала всех нас направили в управление кадров Фронта. Побеседовали с нами кто мы, что мы. Меня опять переделали в лейтенанта и направили служить в 21-ю армию. Во время той беседы был еще такой немаловажный момент, когда нас всех предупредили, что мы должны служить строго по специальности, которую получили на этих курсах. Ведь для этого, собственно говоря, нас туда и направляли. Затем нас направили в дивизию, а уже оттуда в полк.
– А кстати, вы тогда в каком звании уже были?
– С присвоением звания у меня получилось достаточно интересно. Еще когда я только оказался в военном трибунале, то по их линии меня представили на звание младшего военного юриста, потому что из-за нехватки кадров меня должны были включить в штат. Но в то же время и особый отдел успел отправить письмо в округ с представлением меня к званию сержанта гозбезопасности, а это тоже два кубика. Именно поэтому когда я прибыл на формирование дивизии в Тюмень, то пришло сразу несколько ответов. И председатель трибунала меня вызвал, разложил их передо мной и смеется: «Выбирай». – «Ну раз я с вами, то давайте младшего военного юриста».
А после окончания этих курсов мне присвоили звание лейтенанта, вернее, переделали его из младшего военного юриста. Старшего лейтенанта я получил уже в полку, а капитана мне присвоили незадолго до последнего ранения.
Но перед тем как я попал на фронт, у меня случилась одна история. На первый взгляд она выглядит довольно забавно и невинно, но на самом деле вполне могла закончиться очень плачевно, если вообще не трагически.
– Расскажите, пожалуйста.
– Когда мы поехали с курсов под Сталинград, то в Саратове была остановка, и мы с приятелями решили остаться в городе и погулять напоследок. Ведь до этого к нам на курсы приезжали несколько человек, из числа только недавно выпустившихся. Они вроде только-только уехали от нас на фронт, и буквально едва ли не через неделю навещают нас раненые и рассказывают про бои в Сталинграде страшные вещи: «Ребята, там такая мясорубка, что можно только мечтать о ранении, потому что оттуда только две дороги: или в госпиталь, или в землю…»
Поэтому впечатление о том, куда мы едем, у нас было очень четкое. А у меня был приятель, наш заводила Вовка Можжин, который до этих курсов служил интендантом. И он мне сказал примерно так: «А ты уверен, что вернешься живым? Нет? И я не уверен. Так давай останемся на пару дней и напоследок как следует гульнем». Но я колебался, и он меня чем добил. Он был такой форсистый парень, любил покрасоваться, но у него была простая солдатская шинель, поэтому в увольнения он всегда просил мою хорошую шинель. У меня дома оставалась шинель, которую мне выдали после выпуска из училища. Но тогда она мне не очень понравилась, поэтому я ее оставил дома. А уже во время войны я ее немного перешил, и по сравнению с обычными шинелями она смотрелась куда лучше. И тогда Володя уговорил меня такими словами: «С такой-то шинелью все саратовские девчонки будут у твоих ног».
И мы втроем отстали от своей группы… Идем по улице, ищем, где бы переночевать. Смотрим, девушка метет улицу. Спросили у нее: «Девушка, а где тут можно переночевать?» Она на нас так внимательно посмотрела и говорит: «А у нас и можно». Оказалось, что она была из труппы какого-то эвакуированного театра.
Устроились мы у них и прожили там несколько дней. Но надо же было на что-то существовать, ведь мы не могли пойти отоваривать свои аттестаты, потому что нас бы тогда сразу раскрыли. Поэтому мы продавали на барахолке что-то из своего обмундирования и покупали продукты. Что могли, они продали, а я продал не только свою диагоналевую гимнастерку, но и даже почти все мое зимнее обмундирование, поэтому потом и оказался в хэбэ и очень сильно мерз.
Вот так мы устроились. Ходили к ним на спектакли, а после них устраивались посиделки. Но у них с продуктами было совсем туго, поэтому мы все, что покупали, вкладывали в общий котел. Но я помню, что на рынке все было очень и очень дорого. Помню, например, что покупали картошку по 60 рублей килограмм и даже мясо, из которого женщины варили суп. И на всех покупали одну бутылку водки, потому что на большее количество просто не было денег. Если не ошибаюсь, то литр или бутылка водки стоила 1000 рублей. А нас же было человек двадцать, поэтому люди просили дать хоть понюхать ее. Так что ни о какой пьянке, конечно, не было и речи.