Объехав деревню под прицельными взглядами мелкой ребятни и баб, я вернулась на площадь и остановилась аккурат под дубом. Вон тот бревенчатый дом, на краю площади, на вид самый добротный. Не иначе дом старосты. Сейчас как раз время пахоты, если я ничего не напутала, и народ был в поле. Каждый день на вес золота. Ковыряли жирную черную землю – кто плугом, кто сохой. Но женщины с детишками сейчас должны копать огороды на придомовых участках. Ага. Вот эта старуха в плотном сером платке, злобно зыркнувшая на меня из-за невысокого плетеного забора, видимо, старостиха. Понятно, почему она на меня волком смотрит: явилось нечто в странных черных тряпках, непотребным образом обтягивающих фигуру, на голове непонятное цветастое сооружение, вместо глаз черные блямбы, а вместо лошади – то ли полтелеги, то ли рамка для сушки белья на колесах. Натуральное НЛО.
– Тебе чего? – недружелюбно поинтересовалась старостиха, высунувшись за ворота. Она оказалась толстой бабой на вид лет шестидесяти. Где-то за ее необъятной спиной мемекнула коза. Стояла она как раз с наветренной стороны, и на меня повеяло специфическим козьим запахом.
– Мне нужен староста, – желание немного подшутить над этой суровой бабищей ушло так же мгновенно, как и появилось. Юмористов тут и в городе не жалуют, а уж в деревне – и подавно.
– В поле он, – старостиха сказала как гвоздь забила. – А ты катись отсюда, пока я внуков не позвала. Ишь, ездют тут всякие…
Из-за забора показалась голова паренька лет пятнадцати. Видимо, это и есть тот самый страшный внук, коего мне теперь положено бояться.
– Скажи мужу, чтобы перед закатом все здесь собрались, – я проигнорировала недовольство бабы. – Передай – госпожа приехала.
– Где госпожа-то? В особняке? Возок-то не проезжал ишо, я б заметила.
Так. Меня явно держат за шестерку. Пора объяснить, кто тут самая большая кочка на болоте. Это моя деревня или где?
– Госпожа здесь. – Я расстегнула куртку и продемонстрировала свой серебряный аусвайс. – Перед тобой. Давай, женщина, посылай внука с новостями. Перед закатом приеду, и чтобы здесь были все, от мала до велика.
Надо было видеть глаза старостихи: они моментально сделались, как у нас говорят, по пять копеек.
– Гемеш! – неожиданно высоким голосом заверещала она, всовываясь грузными телесами обратно во двор. – Гемеш, лодырь! А ну живо беги к деду!..
Я не стала дослушивать, какие распоряжения баба отдаст внуку. Крутанула педали и поехала на юг, к особняку на холме. До заката еще есть время, чтобы принять жилплощадь.
Жилплощадь, к слову, меня не обрадовала: то ли у прежнего владельца было туго с деньгами, то ли за пять лет, прошедшие со времени отхода домена в госсобственность, казенный управляющий воровал по-черному. Добротные каменные стены были некогда приятно выбелены, но сейчас побелка частью облупилась, частью оказалась заляпана грязью, а кое-где, благодаря криворукости маляров-штукатуров, облезла под ударами непогоды. Крыша черепичная, как в городе, но уже нуждалась в ремонте. Заборчик же плетеный, как у деревенских. По двору бродили беленькие козочки, важно переваливались средней жирности гуси. Из сарайчика поодаль распространялась вонь плохо вычищенного свинарника. Значит, сало у меня точно будет, что не может не радовать душу полуболгарки-полуукраинки. Фаршированные помидоры и чорба из фасоли у родителей всегда соседствовали на столе с салом, черным круглым хлебом и варениками в сметане. И это при том, что отец мой ту Болгарию только по телевизору видел, сам родом из Бердянска… Родительский дом. Грустные воспоминания… Впрочем, часть их меню я могу попытаться восстановить. Как тут насчет помидоров и сладкого перца, я знаю точно: никак. Зато фасоли и гороха – хоть засыпься. Даже по забору господской усадьбы что-то бобовое вьется. Курятины нет? Тут полно гусятины и утятины. Свинки опять же. Овец нет, значит, и брынзы не дождешься. Но есть коровы, а коровы означают молоко, сметану и масло… Ого! Тут и фруктовый садик имеется? Живем!
– Эй, кто это тут шляется?
Грозный окрик со двора. Так и есть: суровый мужик с каким-то дрыном на плече, смотрит враждебно. На шее – полоска кожи с медяшкой, значит, крепостной. Одежка – домотканая холстина, на ногах бесформенные, непонятно из чего сработанные лапти.
– Открывай, – говорю. – Хозяйка приехала.
Мужик недоверчиво обозрел дорогу за моей спиной. Разумеется, пустую. Посуровел еще больше.
– Нечего тут шутки шутить, – прогудел он, перехватывая дрынок поудобнее.
Да уж, теплый прием. И я ведь здесь не первый день, хоть чуть-чуть, а местную жизнь изучила. Представляю, что было бы, если бы я пошла у Ирочки на поводу и мы в первый же день притопали бы в какую-нибудь деревню. Получилось бы в точности как я ей прогнозировала.
– Какие шутки, человече? – Я с искусственной улыбкой продемонстрировала ему медальон. – Все совершенно серьезно. Открывай ворота и скажи тому, кто тут всем сейчас заправляет, что я уже здесь. Хочу осмотреть дом и выслушать доклад.
– Так бы сразу знак и казали, госпожа ведьма, – или мне показалось, или в голосе сурового мужика промелькнула почти детская обида: мол, вольно господам над маленькими людьми потешаться. – А то ведь шастают тут всякие, а я добро стерегу… Ить! – он легко, без натуги, выдернул здоровенный брус, коим были заперты ворота, и раздвинул створки по одной.
Ну, силен дядька! Такой дрыном по спине вытянет – любому кисло будет. И ничему не удивляется. Мой велокостюм по канонам колдовского сословия – полный разрыв шаблона. А уж сам велосипед вообще ни в какие рамки не вписывается. Но сторож даже головой не покачал. То ли уже видел иномирян, то ли вообще не склонен демонстрировать сильные эмоции. Сам он в дом не пошел, кликнул кого-то из домашней прислуги. Пока я снимала шлем и распускала связанные в хвостик волосы, в доме поднялся натуральный переполох. Раздались нервные, пожалуй, даже испуганные голоса, захлопали двери и ставни, послышался топот ног по скрипучей деревянной лестнице. На всякий случай я расстегнула молнию на куртке до самого низа, чтобы все желающие могли видеть медальон. Я знала, что человек без подобного украшения тут не котируется, и в городе на всякое насмотрелась, но тут, в сельской местности, вообще все запущено. Крестьянская община – закрытый коллектив, чужаков туда допускают крайне неохотно. Начальство, назначенное «сверху», будут терпеть ровно до тех пор, пока этот самый «верх» имеет силу. А я – именно таковое начальство и есть. Ничего. Пусть привыкают. Лютовать в лучших традициях Салтычихи точно не мой стиль, но и либеральничать не стану. Крестьяне что в этом, что в нашем мире – не всегда умные, но всегда очень хитрые люди. Это их поговорка: «Кто везет, на том и возят». Так вот: я за них возить не буду. И лучше дать это понять с первого раза.
Переполох выкатился из дому на крыльцо в образе краснощекого, гладко выбритого мужчины средних лет. Из-за традиционного для высших сословий узорчатого балахона, подпоясанного шелком, трудно было судить о его фигуре, но человек явно любил покушать. На голове – что-то типа колпака с наушниками, в нашем мире такое веке эдак в пятнадцатом носили отцы церкви. Здесь подобный головной убор – отличительная особенность купеческого сословия и низшего звена государственных чиновников. Ага. Дядечка-управляющий в наличии, одна штука. А это кто за ним вышел? Суховатая высокая женщина примерно моего возраста, седеющая шатенка в поношенном, но опрятном платье горожанки. Держится с достоинством леди Астор, взгляд мрачный и умный, а сама в рабском ошейнике. Экономка? Родственница прежнего хозяина? Проверим.