Тем временем Радагос, покинувший помещение пританея уже в темноте, вздохнул полной грудью и, ощутив на лице дуновение свежего вечернего ветерка, распахнул на груди рубаху и с удовлетворением улыбнулся. Ему все-таки удалось переключить внимание фесмофета Мегасфена на другой объект. А ведь судья знал его, хорошо знал. В свое время Радагоса привлекали к суду за неподобающее поведение.
Так уж вышло, что в харчевне Фесариона он однажды немного перебрал и сцепился с гоплитом. Слово за слово, потом гоплит решил показать свою молодецкую удаль, и завязалась потасовка. Он выбросил гоплита на улицу, как щенка; досталось и его товарищам. И быть бы Радагосу, который считался гостем Ольвии, изгнанным из города, но судья Мегасфен проявил к нему неожиданное снисхождение. Мало того, он пристыдил гоплитов, которые втроем не смогли справиться с невзрачным на вид скифом-полукровкой. Конечно, штраф за нарушение общественного порядка ему пришлось уплатить, однако на этом все и закончилось.
Ольвия засыпала. Но сон ее был тревожным…
Ивор уже давно привык к своей роли лазутчика. И все же одно дело быть им среди, в общем-то, благодушных и мирных ольвиополитов, а другое — в лагере жестокого, коварного и хитрого врага. Нужно был следить за каждым своим шагом, каждым жестом. Но ведь и обязанности главного проводника с него никто не снимал — он так назвался, чтобы как можно больше ограничить контакты Кимерия и Лида с начальником тайной войсковой стражи Артасиром.
Поначалу Ивор не имел понятия, кто этот человек с лицом и повадками хорька, но когда узнал, стал вдвое осторожней. Если остальным в разноязыком и разноплеменном воинстве царя Дария не было до него никакого дела и никто не задавался вопросом: «А кто этот странный человек, не похожий на воина ни одного из подразделений? И почему он шатается по лагерю без дела?», то Артасир и его люди могли заметить подозрительный интерес Ивора к порядкам в войске, вооружению, количеству воинов (все-таки их можно было сосчитать — по темникам, военачальникам высшего ранга, которые время от времени собирались на совет к Дарию) и прочим вещам, на которые обычный человек даже не обратит особого внимания.
По большому счету Ивор был «скитальцем» первой — нижней — ступени, если можно было так их классифицировать. Тот же Радагос стоял выше его в иерархии лазутчиков; он был «созидателем». Ивор же считался простым «собирателем». Он по крупицам собирал информацию в указанной для его деятельности местности и передавал ее через гонцов в племя. А там уже решали, что делать со сведениями, полученными от Ивора.
Но были «скитальцы» и маститые, гораздо опытней и старше юноши. Самая высшая — четвертая — ступень предполагала вхождение в элиту какого-нибудь государства. С племенами такие номера не получались, там все знали друг друга с младых ногтей. Таких «скитальцев» за всю историю существования племени джанийцев можно было сосчитать по пальцам. У них тоже имелось название, правда, греческое — «демиурги», мастера. Но гораздо больше насчитывалось представителей второй и третьей ступени — «созидателей» и «хранителей». Это были в основном переводчики, которые знали много языков, купцы, менялы, хозяева харчевен и содержатели караван-сараев — постоялых дворов. Где много людей — там много новостей и тайн.
«Созидатели» имели право на свой страх и риск затевать различные интриги, но с обязательным условием: чтобы они были выгодны племени джанийцев. Выгоду обычно мерили в деньгах, золоте и драгоценностях, которые «скитальцы» получали за необходимые сведения и иные услуги от тех, кому все это было нужно. «Скитальцам» редко кто отказывался заплатить; «заказчики» точно знали, что с ними будет в таком случае — «созидатели» умели достаточно убедительно объяснить, что долг платежом красен.
Торговля информацией и время от времени заговоры, которые устраивали с помощью «скитальцев» властолюбивые претенденты на престол, конечно, приносили племени джанийцев определенный доход. Но главным источником поступления денежных средств были разработки латыря — удивительно красивого, прозрачного камня темно-красного и воскового цвета, похожего на окаменевшую смолу неизвестного дерева; в некоторых кусках латыря попадались даже различные букашки. Персы называли этот камень «каруба» — «золотой хищник», а греки — «электроном» и платили за него большие деньги.
Латырь добывали рабы, пленники джанийцев. Это была нелегкая работа. На берегу Данаприса копали глубокие ямы — взрыхляли слой за слоем и заливали воду. Затем взрыхленный слой взбалтывался с помощью длинных палок, спустя какое-то время вода уходила в землю, а на дне ямы оставался латырь, всплывший на поверхность жидкой смеси. После латырь вылавливали сачком, слой грязи вычерпывали до твердого грунта, и все начиналось сначала. Камни были разного размера; попадались и очень большие, весом до семи мин [74] .
Обычно после нескольких лет работы по добыче латыря рабов отпускали на свободу и даже давали им денег, чтобы они первое время могли жить вполне сносно. Поскольку все они были из дальних земель, джанийцы не боялись, что кто-нибудь из них откроет тайну расположения месторождения. Рабов доставляли на место добычи латыря с завязанными глазами и увозили точно так же.
Но самой главной тайной джанийцев была их способность приручать волков. Притом не абы каких, а лесных, ведь они в стае страшнее любого зверя. Это у племени велось издревле. Даже в сказаниях ничего не говорилось о первом джанийце, которому взбрела в голову мысль приручить волка. Казалось, что они родились побратимами волков, настолько хорошо понимали друг друга. Семь веков назад отряды племени джанийя, как его именовали народы Востока, ходили на помощь троянцам, когда ахейцы осаждали Трою. И джанийцев уже тогда называли «повелителями волков»…
— Эй ты, иди за мной! — раздался грубый голос датапатиша, который был приставлен Артасиром приглядывать за проводниками.
Этот десятник немного понимал язык эллинов, но не до такой степени, чтобы с ним можно было поговорить. Ивору дали переводчика, грека-ионийца по имени Евдем. С виду простоватый, этот грек на самом деле принадлежал, как догадался спустя некоторое время Ивор, к тайной страже царя персов, при этом имея серьезный чин; с ним даже Артасир говорил вежливо и предупредительно, притом в присутствии проводников, и это не нравилось Евдему.
Грек все время подвигал Ивора на доверительный разговор, но тот больше слушал, чем говорил. С Кимерием и Лидом дружеские беседы у Евдема не очень получались; оба негодяя уже втянулись в роль недоумков и старались ей соответствовать. И тот, и другой считали, что лучше быть дураком, чем покойником. А смерть им грозила в любом случае, в этом они не сомневались. Если царь Дарий догадается, что они ведут персидское войско не туда, куда нужно, то он немедленно распнет их на первом попавшемся дереве; а если они надумают предать Ивора, то их рано или поздно разорвут волки джанийцев. Одно лишь воспоминание об этих страшных вездесущих зверюгах заставляло трепетать их сердца.