– Тише, тише, тише! – зашипел на него Большой. – Следи за языком-то, что он мелет! Самому жить надоело, так хоть остальных не подставляй!
Пришлось Труммеру замолкнуть, угрюмо оглядывая зал и с мрачным удовлетворением отмечая, что народа в нём почти нет. Ибо и такой закон существовал: «Любой, кто возжелает смерти дэма, сам смерти предан будет!» Как ни воевали между собой властители, как ни оскорбляли и как ни ненавидели порой друг друга, все равно этот закон свято блюли. Сами – в первую очередь. И могли казнить на месте любого человека из своего ближайшего окружения только за словесно высказанные намерения уничтожить любого иного дэма.
Минуты три сидели в молчании, после чего Поль пустился в печальные рассуждения:
– Галли для меня, наверное, больше, чем сестра, мать и подруга, вместе взятые. И когда-то поклялся приложить все силы, чтобы сделать её счастливой. А уж защищать её от всяких напастей – это мне самой Судьбой назначено. Так что пока вижу только один выход из создавшейся ситуации: поспешить к Бенджамину. Ну разве что ещё час здесь посижу в ожидании. Может, кто-нибудь из моих друзей явится с доброй новостью…
– Чем они сейчас занимаются? – не преминул поинтересоваться Тронко.
– Пытаются выследить того самого Барина Белого. Если удастся его взять и допросить, они ни перед чем не остановятся.
– Хм! Хорошие у тебя друзья, завидую, – признался бывший геер дон. – За меня перед дэмом никто, кроме жены, не заступился. Хотя я даже рад, что всё случилось именно так, а не иначе. Наверняка дольше проживу, чем в том серпентарии. Кстати, раз у нас ещё час времени, не расскажешь ли мне о своей подруге? Точнее, как вы познакомились и почему ты готов за неё жизнь отдать?
Труммер глянул на часы:
– Почему бы и нет? – подлил себе из кувшина квас в кружку и приступил к рассказу. Ему самому захотелось словно заново пробежаться по самым памятным моментам своего детства, юности и отрочества, в которых почти постоянно присутствовала Галлиарда.
Попал я в столицу ДОМА, а точнее говоря, в Параис пятнадцатого сектора, примерно в шестилетнем возрасте. Как я в него проник, откуда и с кем, помню очень смутно. Основное: дальняя и утомительная дорога, поступь каравана и специфический запах тягловых старанов. То есть если судить по этим скороходным животным, то мы двигались сравнительно быстро. Кто ко мне обращался или чему учили – всё кануло в Лету, точнее говоря, утонуло в однотонных и скучных играх деревянными солдатиками в одной из повозок. Кто из родственников находился со мной в пути или я сразу там оказался в роли приблудного сироты – тоже никаких чётких воспоминаний. Но своё имя и свою фамилию я запомнил навечно. И никогда, ни при каких обстоятельствах не сомневался, что зовут меня Поль Труммер.
Затем, уже в самом городе, врезались в память крики умирающих рядом людей, звон мечей, грохот выстрелов, рёв пожара и оглушающий сознание страх, который заставил меня бежать куда глаза глядят. То ли я заблудился во время этого бега, то ли меня никто не искал впоследствии, то ли все мои попутчики погибли, но больше знакомых людей из каравана я так и не повстречал.
Но с момента той трагедии начались страшные, полные опасности месяцы моего становления. Только и помню главные задачи в жизни. Первая: выжить. Вторая: научиться чему угодно! Лишь бы выбраться с самого дна. Ну и, наверное, всегда надо мной простиралась длань удачи. Никто меня не убил, не продал в рабство, не сделал инвалидом с неизлечимыми уродствами. Сколько помню, в критические моменты кто-то, да помогал, кто-то, да выручал. То один мне подсказывал, то другой учил читать, то третий наставлял правилам поведения в любой ситуации и в любом обществе. Хотя ни с кем меня судьба не сводила более чем на месяц-два.
Поэтому поразительно даже, как я сумел не путаться в месяцах и отсчитывать годы. Наверное, благодаря тому, что слишком быстро научился считать, читать и даже усвоил таблицу умножения. Но свой день рождения отсчитываю с момента побега с места гибели или отчаянной драки караванщиков. И твёрдо верил, что мне в тот момент было именно шесть лет.
Вот так и выживал. Мне исполнилось восемь лет, и я уже два года как беспризорничал в Параисе пятнадцатого сектора. Но всё больше старался не к уголовникам скатываться, а простую, незатейливую работу выполнять. Посыльным подвизался, потому как бегал быстро. Подметать и убирать мусор не брезговал. Помогать бросался всем людям – пожилым или инвалидам. Меня, конечно, чаще прогоняли, потому что внешний вид не вызывал даже жалости, только презрительные гримасы. Насмешек, подкрепленных пинками, тоже хватало. Но я не сдавался, с фанатичным упорством отказываясь от предложений старших ребят заняться воровством или ещё чем похуже. Увы, я значительно подрос и, по мнению уголовных авторитетов, как раз вошёл в возраст пацанов, которые обязаны были проходить селекцию на пригодность к уголовным ремеслам. Отмазываться от настойчивых предложений становилось всё труднее и труднее. И для этого часто, чуть ли не ежедневно, требовалось менять места своего временного пристанища.
И вот в один из таких дней, когда я забрался в совершенно незнакомый мне прежде район, я и наткнулся на двух девочек примерно двенадцатилетнего-тринадцатилетнего возраста, которые волокли на себе довольно много личных вещей. Помимо солидных рюкзаков, каждая имела в руках по сумке, судя по всему, весьма тяжёлой. А так как одеты они были в спортивную форму, то я сразу бесстрашно бросился к ним с предложением:
– Могу помочь с сумками! Недорого!
– Свалил с дороги, мелкий! – прикрикнула на меня одна из них. – Сами справимся.
Зато вторая, шатаясь от усталости, попыталась улыбнуться:
– Да у нас и денег нет, иначе мы бы извозчика взяли. – Наверное, у меня на лице читалось такое разочарование и так блестели от голода глаза, что она сразу догадалась, в чём я больше всего нуждаюсь: – Но у меня есть большая булка. Согласишься взять её в оплату?
И весело рассмеялась, глядя, как я часто киваю головой. А уже через пару минут её две сумки, связанные имеющимся у меня ремнём, висели у меня на груди и на спине. Сама же девица не шла только с одним рюкзаком, а помогала подруге нести её наиболее тяжёлую сумку. Так мы и прошли пару кварталов, попутно познакомившись и укрепив контакт. Как звали временную подругу Галлиарды, я вскоре забыл, да и встречался-то с ней потом раза два, не больше. А вот с юной спортсменкой, баронетой Фойтинэ, двенадцати лет от роду, мы сразу стали дружны. Подозревали даже вначале, что у нас нечто родственное имеется, но потом родственники моей новой подруги заверили, что пропавших ребятишек моего возраста у них в роду не было.
Сама же Галли оказалась фанатом спорта, конкретно говоря – большого тенниса. И ради спортивной карьеры, верхом которой в ДОМЕ считались победы в ежегодных Играх, она покинула своё родное королевство на Вольных землях. Там она завоевала на детских первенствах все возможные медали. И как только возраст у неё стал юниорский, выгрызла у родителей разрешение и средства на поездку в Параис.