Кажется, подобное объяснение Азнару устроило, но улыбалась она при этом слишком многозначительно и загадочно.
– Ну-ну, борец за репутацию… Слушай мои дальнейшие инструкции внимательно. О наших дальнейших шагах и нашем уговоре знаешь только ты, больше никто. Сейчас через портал выходим в узилища Полигона. Там немного пошумишь, попинаешь для острастки тюремщиков и пройдёшь к двенадцатой камере третьего уровня. Там томится баронета Фойтинэ. Имя – Галлиарда. Теннисистка, похищенная в свете отданных ранее тебе же распоряжений. За неё замолвил слово некий Поль Труммер, её друг и возлюбленный. Причём замолвил, теряя при этом всё, в том числе и жизнь. Ты должен наорать на эту Галлиарду, повалять её в пыли и грязи, а потом сообщить, что её любовник схвачен при попытке её освобождения и вскоре будет казнён. Дави на то, что они были в сговоре и, наверное, будут казнены вместе. Или скажи, что она будет там сидеть, пока не умрёт с голода. Ну и что-то там от себя добавь, не мне тебя учить…
Она сделала паузу, словно припоминая, всё ли сказала. Зато Юрген попытался сформировать хотя бы один из рвущихся вопросов:
– А что там будешь делать ты?
– Буду стоять у тебя за спиной с чёрным мешком на голове. Как только закончишь этап устрашения, затолкнёшь меня в камеру со словами: «Обе теннисистки, вот и сидите здесь вместе!»
– Э-э?.. Прямо так и втолкнуть?
– А как иначе? Всё должно быть натурально. Иначе эта девица не поверит, что мы с ней в одинаковом положении. И не бойся, убить ты меня всё равно ведь не сможешь. Хи-хи!
Несуразность предстоящего действа никак не укладывалась в голове Флигисса. Саму задумку и её следствия он понимал, а вот причины, к ней толкавшие, никак не прояснялись. И наверное, заметив его колебания, дэма поощрила:
– Давай спрашивай. Что там тебя ещё гнетёт?
Он и спросил:
– Зачем ты занимаешься сбором такой информации лично? Это ведь могут сделать очень умелые следователи. Или весьма деликатные психологи. Девица расскажет всё, вплоть до своего первого шага в этой жизни.
Азнара отправилась вновь за своей сумкой, рассуждая на ходу:
– Да как тебе сказать… Сам понимаешь, насколько наш мир несовершенный, страшный и дикий. Можно изменить всё, буквально всё, но нельзя! Мало того, никто об изменениях даже не думает. Да и некоторые законы менять нельзя. И что происходит в итоге? Большинство обитателей Дома деградирует. Матери продают своих детей, отцы насилуют дочерей, любой готов отобрать у больного или у старика последнюю горбушку хлеба. Любая прихоть вышестоящего чиновника выполняется, несмотря ни на что. А тут вдруг появляется парень, готовый отдать всё заработанное тяжелейшим трудом за жизнь и свободу какой-то ничем не примечательной девки. Может, она на первый взгляд непримечательна? Может, стоит копнуть глубже, чтобы понять, что такое в ней есть, ради чего человек жертвует всем? Может, в ней кроется некая тайна, недоступная следователям, психологам и нам с тобой? Вернее, недоступная тебе. Потому что я справлюсь. Мне очень интересно…
Во время этого монолога она собрала сумку вновь, вскинула её на плечо и выдернула второй рукой откуда-то плотный чёрный мешок. Уже и протянула его генералу со словами: «Надевай на меня и пошли!» – как тот спохватился:
– Два вопроса мы ещё не оговорили. Первый: внешность. Эта баронета тебя сразу узнает даже в полумраке камеры.
– Ах да… Но это поправимо…
Большинство обитателей ДОМА знали всех дэмов в лицо. Потому что их портреты были выгравированы везде, что в фас, что в профиль. Начиная от ворот в стенах и заканчивая зданиями администраций по всему фронтону. Пачками продавались открытки с их ликами. Регулярно давались фотографии в газетах. Да и плакатов из пластика во время Игр раздавалось столько, что у некоторых коллекционеров имелись годовые подборки с каждым из сорока двух властелинов.
Понятно, что одно дело – рассматривать и молиться на изображения, а совсем другое – оказаться рядом с идолом. Да ещё и в такой обстановке, в полутьме, когда тот без парадного лоска. Но всё равно, столичные спортсмены ДОМА всегда считались элитой общества. Учили их не только бегать да мускулами сотрясать, они получали чуть ли не лучшее образование и уж всяко не путались в определении хозяев разных секторов.
Поэтому Ревельдайне следовало несколько замаскироваться. И с её умениями подобное дело гроша ломаного не стоило. Движения ладошки над лицом и причёской, и вот уже на главного консула взирает бледная тень былой красоты. Светло-каштановые волосы стали почти чёрными и обвисли свалявшимися прядями. Глаза обесцветились. Кожа покрылась густым загаром. Губы стали блеклыми. Ну и прочие мелочи, недоступные мужскому пониманию, сделали Кобру почти неузнаваемой.
– Хорошо, теперь второй вопрос: как надолго тебя оставить в камере и когда тебя оттуда забрать?
– Придёшь по сигналу своего браслета. Если не дам новых инструкций, делай вид, что отправляешь меня в лаборатории. Мол, улучшаться и всё такое…
Но, заметив, что нечто ещё осталось нерешённым, просто кивком головы разрешила спрашивать дальше. На удивление генерал начал с попытки оправдаться:
– Следующий вопрос не касается процессуальных тонкостей. Он общего плана.
– Валяй! Не тяни резину.
– Что будет с этой девушкой и с парнем, если ты в них разочаруешься.
– Да ничего особенного! – фыркнула дэма. – Просто уничтожу их с особой фантазией. Её – точно, а её дружок может выкрутиться из моих лабораторий. Потому как уже сейчас наверняка отправился в мир драйдов. А там сам знаешь, дэму выжить трудно…
– Осмелюсь заметить, что не знаю и знать не хотел бы. – С этими словами Юрген надел мешок на голову своего работодателя, а потом для проверки помахал указательным пальцем примерно перед глазами. За что и получил взыскание:
– Совсем отупел? Или откусить тебе палец вместе с рукой?.. И с плечом?..
– Извини, привычка при взятии пленных.
– Ха! Это он для тебя непрозрачный, а для меня его вообще не существует, – дала пояснения Азнара, открывая портал. – Шагай первым! А… меня за руку хоть возьми, что ли…
Впервые в своей жизни генерал прикоснулся к дэму вообще. И с удивлением понял, что никаких особенных мыслей у него по этому поводу не возникло. Ну прикоснулся, да и ладно, чего тут особенного?
После чего, стараясь войти в роль грозного начальника-самодура, шагнул в портал.
Ближе к концу вторых суток своего заточения баронета Фойтинэ плакать перестала. Не потому, что успокоилась, а потому что слёзы кончились. Да и откуда они возьмутся, если ни пить, ни есть не давали? На крики тюремщики не реагировали. Сколько ни звала, сколько ни умоляла, никто из них так и не появился. Из-за холода и жёсткой каменной скамьи в виде выступа уснуть удалось только сидя, всего несколько часов. Потом приходилось двигаться, чтобы согреться, да стоять возле решётки, выглядывая с надеждой в коридор. Освещённый тусклыми плафонами, тот выглядел навечно заброшенным, да и в камерах по соседству никого не было. Похоже, что на данном уровне оказалась всего одна пленница. Поэтому о ней и забыли. Навсегда.