Ника рассмеялась и налила Лене чаю:
— Все-то ты понимаешь. Ну, да — ухаживает он за мной, что такого-то… я ведь тоже живая и молодая еще довольно, если ты заметил.
Леня смутился, отвернулся к окну:
— Ну, ладно, извини… это я так… не знаю даже — для порядка, что ли. Конечно, ты имеешь право, я же не об этом. Не всю жизнь ведь по Максу траур носить. Да и Максимке отец нужен.
— Я так далеко не заглядываю, — отрезала Ника, садясь за стол. — Ты лучше скажи — зачем явился-то? Уж точно не потому, что у меня роман намечается — я об этом никому не говорила.
Леня вздохнул, сделал глоток чая и сказал:
— Вот расскажи мне — ты каким образом попала в эту контору, в которой работаешь?
— Обыкновенным — по протекции. Старинный приятель сосватал. А что?
— А вот то, голубушка моя, контору-то эту кто спонсирует, не знаешь?
— Знаю — компания «Нортон». Что криминального? Есть деньги — люди заводят себе «карманное» СМИ, почему бы не позволить себе такую прихоть? — пожала плечами Ника, помешивая чай ложечкой.
Леня укоризненно посмотрел на нее и покачал головой:
— И ты, такая умная, даже не поинтересовалась, кто стоит во главе этой фирмы?
— Мне зачем? Я вот сейчас как раз тему разрабатываю в связи с одним из владельцев «Нортона» — Луцким. Жену у него убили на днях, и его задержали по подозрению.
Информация произвела совсем не тот эффект, на который рассчитывала Ника. Леня вскочил, неловко задел кружку, облился чаем и заскакал по кухне на одной ноге, стряхивая с джинсов горячие капли:
— О, христовы коммунары! Ника! Ты совсем дура, да?!
Стахова протянула ему полотенце, вытерла лужу на столе и снова налила чай:
— Я тебя вообще не понимаю. Ты чего так вскинулся-то? Возможно, там простая бытовуха — и все.
— Добром прошу — не лезь в это! — наклонившись к столу, зашипел Леня. — Откажись!
— Да почему?!
— Я не буду объяснять. Просто откажись — и все. Я могу не успеть прикрыть тебя со всех сторон, я же не Рэмбо, в конце концов! А с ребятами из «Нортона» лучше не связываться, особенно тебе — потому что они уже наверняка знают о твоих отношениях с Максом. И уверены, что деньги он тоже тебе оставил.
— Не мне, а сыну.
— Это без разницы! Хорошо еще, что он не с тобой, а в Праге! И вообще — на работе поменьше о нем говори, убери все фотографии со стола, если успела расставить, ясно? Иначе могут начать давить через пацана.
У Ники волосы встали дыбом от ужасных предположений Лени. Она не задумывалась о том, что может теперь подвергнуть опасности жизнь сына, привыкла, что отвечает только за себя, и сейчас, вдали от ребенка, материнский инстинкт слегка притупился.
— Что мне делать? — жалобно спросила она, глядя на Леню. — Когда ты возвращаешься?
— Ну, понятно — ты не собираешься делать так, как я сказал, — констатировал он со вздохом. — Ты, Ника, дура. Причем дура идейная, и это страшнее. Я присмотрю за мальчиком, но кто тогда защитит тебя?
— Я не думаю, что мне что-то угрожает… — неуверенно заявила Ника, но Леня с ухмылкой перебил:
— И потому ты оглядываешься постоянно, да? Ничего не угрожает — но головой ты как сова вертишь, на сто восемьдесят, ага?
— Заметно? — виновато спросила Стахова, хотя и сама знала ответ — в последние дни ей все время казалось, что за ней наблюдают, и она, разумеется, старалась разглядеть, кто именно.
— Еще как… Скажи — тебе так важно это расследование?
— Мне не хочется людей подводить.
— А нет кого-то помоложе и побездетнее в вашей богадельне?
— Ну, знаешь! — выдохнула Ника. — Я что, по-твоему, должна прийти к главреду и заявить — мол, отдайте задание тому, у кого детей нет, а то я курица-наседка, мне от гнезда нельзя отрываться?!
Леня сморщился:
— Фу! Я разве так сказал?
— А прозвучало именно так.
И по тону ответа Леня с сожалением понял, что Ника приняла решение и оно совсем не такое, как хотелось бы ему. Махнув рукой, он встал и пошел в прихожую. Стахова, не шевелясь, сидела на стуле и даже головы не повернула. Взявшись за ручку, Леня произнес:
— Я улетаю завтра. Постараюсь найти кого-то, кто за тобой присмотрит. Но будь осторожна, я тебя очень прошу.
Хлопнула дверь, и Ника осталась одна в пустой квартире с массой вопросов и без единого ответа.
Одних носят в паланкине, другие носят паланкин, третьи плетут сандалии для носильщиков.
Японская пословица
— Федя тебя зовет с собой на совещание к инвестору. — Эта фраза, произнесенная Тихоновым, пригвоздила Нику к полу. Она только вошла в отдел новостей, аккуратно расправила на вешалке промокшую ветровку и пристроила в угол зонт. Саныч вошел следом и по-хозяйски расположился за Никиным столом.
— Меня?
— Тебя-тебя, — усмехнулся он, покачиваясь в кресле, — инвестор, вишь ли, захотел тебя зачем-то увидеть. Сам удивляюсь — за все время работы только я с Федей ходил, никто больше.
— Боишься — подсижу? — подколола Ника, выкладывая из сумки на стол блокноты и упаковку карандашей.
— Да подсиживай — мне же легче. Буду писать, а не дураков этих лохматых по углам гонять. Ты скажи — насчет Луцкой подумала?
— Мне казалось, мы вчера еще все решили. Или ты передумал?
Тихонов оживился, погладил лысину и потер ладони, как будто предвкушая что-то интересное:
— Молоток! Я в тебя верил.
Но Ника, которой почему-то не хотелось сейчас обсуждать эту тему, быстро перевела разговор:
— А что — Федя вышел сегодня? Я его пару дней назад в супермаркете встретила, так видок у него не очень был…
— Да вышел он, вышел — куда деваться? Тут с задержанием Луцкого вообще непонятки начались. Говорят, нам зарплату задержат, — понизив голос, проговорил Тихонов, — но ты это… не обсуждай ни с кем особо.
— С кем? — пожала плечами Ника.
— И то верно, — хохотнул Тихонов, прекрасно знавший, что Ника не общается близко ни с кем из редакции — как-то не нашлось общих интересов, кроме петанка по воскресеньям. Политика Стахову интересовала весьма относительно, обсуждать новые политические веяния она не стремилась, ссылаясь на то, что три года провела в другой стране. А больше говорить было не о чем.
В кабинет заглянул взъерошенный и какой-то не особенно выспавшийся Филонов — на лице его красовалась трехдневная щетина, глаза были грустными:
— Ну что, Ника, готова? Идем?
— Мне взять что-то? Ну — блокнот там, карандаш?