— А почему это ему нужно идти? Что, больше некому?
— А потому, — ответил я. И кратко, в сжатой тезисной форме, ознакомил пана судью с решением Высокого Сойма, а потом, махнув рукой, добавил и те сакраментальные речи, которые его великость имел неосторожность кричать на пиру.
Внимательно выслушав меня, пан судья некоторое время молчал, а после глубокомысленно, как он считал, изрек:
— Ну что ж! Дело это, конечно, крайне опасное, но не такое уже и безнадежное. Вот, например, лично я спускался в Цмокову нору и вышел оттуда живым.
— Если вас не затруднит, опишите, пожалуйста, это подробнее, — попросил его я.
— Ладно, тебе расскажу, — подумав, ответил мне Стремка.
И рассказал, весьма подробно, четко и на первый взгляд весьма обстоятельно о своих следственных действиях, начиная от того момента, как к нему прибежали гайдуки из Сымонья, и заканчивая тем, как он расстался с ними возле хижины полесовщика Яромы. Наиболее же подробно пан судья описывал свою попытку пробраться в Цмокову нору. Он, наверное, думал, что это особенно нас поразит. Но я на то сказал:
— Это был метан. Вы чуть было не отравились метаном.
— А что это такое? — спросил он совершенно искренне.
— Такой газ, — объяснил ему я. — Такой тяжелый воздух, как угар.
— Вот-вот! — сразу оживился судья. — Я всегда очень боюсь угореть. Цмок это знал! Но, слава Богу, Ярома меня вытащил.
— А потом было что? — спросил я.
— А потом я сразу поспешил сюда, — не моргнув глазом, нагло ответил он.
— Понятно, — сказал я. — А почему бы вам было сразу, прямо с места Сымонской трагедии, не отправиться к нам?
— Ну! — сказал он. — Да я тогда об этом как-то не подумал! — и смущенно замолчал.
— Э, нет! — строго воскликнул я. — Вы все подумали и все продумали, поважаный пан Стремка. Такой опытный, проницательный судья — и вдруг такая служебная промашка. Не верю! Ведь посудите сами, поважаный: вы обследовали окрестности озера и, как теперь утверждаете, нигде не обнаружили никаких подозрительных следов. Что вы в таком случае должны были делать? Выставить там надежный караул, чтобы тот следил за затаившимся на дне преступником, а самому двигаться дальше, за подмогой. Самая надежная подмога в Глебске, а самая короткая дорога до него лежит через Зыбчицы. А вы вместо этого поспешно, на ночь глядя, вдруг углубляетесь в самую глушь. Кого вы преследовали, поважаный? По чьему следу вы шли? Что, неужели сам Ярома ездил с ними до Сымонья, а потом бежал обратно? Или, что скорее всего, кто-то из Мартыновых панов все же остался в живых после той катастрофы?
— Га! — гневно выкрикнул пан Стремка. — Га! Это он тебе сказал! — и при этом указал мне на Великого князя.
— Нет! — сказал Великий князь. — Я ничего ему не рассказывал. Это он все сам своим умом сейчас дошел. Я же тебя предупреждал, он головастый!
Тут они оба, не скрою, с превеликим уважением воззрились на мою особу. Но мне тогда было не до этого!
— А! — радостно воскликнул я. — Так, значит, и на самом деле есть еще один свидетель катастрофы! Чего же вы до сих пор молчали?
— Да я и сам только перед самым Соймом об этом узнал! — нехотя признался Великий князь. — И то — что я узнал? Только как его звать, а больше ничего. А поначалу ты совсем молчал! — гневно сказал он Стремке.
— Да, это так, — подтвердил его слова пан Стремка. — Не хотел я, чтобы пана Юзафа раньше времени хватали. Он тогда как раз жениться собирался.
— А теперь он уже женился? — насмешливо поинтересовался я.
— Да, — простодушно ответил судья, не замечая моей убийственной иронии.
— Значит, теперь его, уже женатого, можно хватать и пытать? — все тем же двусмысленным тоном спросил я.
— Зачем хватать? Он и так мне все рассказал! — с жаром воскликнул судья. — Послушайте меня, и все о нем узнаете!
— Хорошо, хорошо! — согласно замахал руками Великий князь. — Говори!
— И скажу! — рявкнул пан Стремка. — Тебе, умник, скажу, а не ему! — сказал он, уже обращаясь ко мне. И так же глядя только на меня, а не на Великого князя, он изложил — вкратце и явно многое скрывая — злоключения этого пана Задробы. Сказать по совести, ничего для себя полезного я в этой истории не услышал. Великий князь тоже был явно разочарован услышанным и потому раздраженно сказал:
— Га! Интересно! Но еще интереснее, я думаю, будет послушать самого пана Задробу. Я, пан Сцяпан, за ним уже послал. Как только узнал о нем, так сразу и послал!
Услышав это, пан судья весь аж почернел от гнева и сказал:
— Лучше бы ты, господарь, делал то, что я тебе советовал! Потому что вот где она, главная беда, — совсем не в Цмоке!
— А что, по-вашему, есть главная беда? — тут же поинтересовался я.
— Да хлопы! — мрачно сказал он.
— О! — сказал я и, наверное, при этом весь переменился в лице, потому что пан Стремка сразу подобрел и сказал:
— Вот ты, пан Сцяпан, я вижу, сразу смотришь в корень. Ну так тогда послушай!
И он живо описал мне свою встречу с разбойничьей шайкой грабаря Демьяна, а потом изложил свое мнение на этот счет.
Мнение его было, возможно, чрезмерно категоричным и воинственным, но отнюдь не лишенным здравого, даже глубокого смысла. Кроме того, оно явно перекликалось с моими собственными рассуждениями, которые я уже излагал в начале нашей с вами беседы. Да, вновь тогда подумал я, народ наш темен и глуп и, главное, легко подвержен панике, так что совсем не трудно даже себе представить, как все они во всей своей неисчислимой массе отреагируют на смерть Цмока и как тогда наша земная твердь очень даже запросто прова…
Нет, хватит. Я не ворон. Я не буду каркать. Да я и тогда, в каземате, смолчал. Я тогда только оборотился к Великому князю и сделал ему знак молчать, а потом уже повернулся к самому Стремке и сказал:
— Хорошо, хорошо! Но не будем сразу так горячиться. Сперва мы будем делать так: сейчас наш господарь отдаст тебе твою саблю, твоего коня, потом выдаст тебе соответствующий привилей, в котором будут указаны все твои полномочия, потом передаст под твое начало две, нет, пока одну роту стрельцов, ты немедленно отправишься в Зыбчицы и будешь там его ждать, будешь готовиться к его приезду и простой народ будешь готовить.
— Как? — спросил он.
— По закону, — сказал я. — Так, господарь?
— Так, — сказал он. — Так! — после засмеялся и сказал: — Вот видишь, пан Галигор, я свое слово сдержал, отпускаю тебя. И не просто отпускаю, а с почетом и с войском, как ты того хотел. А дальше быть тебе и старостой, как я того хочу!
— А! — раздраженно сказал пан Стремка и махнул рукой.
Жест получился грубый, но зато правдивый. И вообще, он, этот пан Стремка, удивительный человек! Когда уже перед самым его отъездом из Глебска я давал ему последние рекомендации и мы разговорились, он произвел на меня довольно-таки сильное впечатление. Ну что ж, посмотрим, какое впечатление он произведет на меня при нашей следующей встрече. Если она, конечно, состоится.