— Значит, его убили там?
— Так мы думаем. Но мы не нашли в зале архива никаких вещественных доказательств — ни крови, ни следов борьбы.
Камано озадачен. Он ощупывает концами пальцев веки Баллестры. Странно: они ввалились и стали дряблыми. Кардинал осторожно раздвигает их большим и указательным пальцами.
Из-под век на седые виски трупа вытекают тонкие струйки крови. Кардиналы что-то шепчут в ужасе, а Камано в это время нагибается ниже и осматривает глазницы. Они пусты. Так в Средние века инквизиция выкалывала глаза тем, кто читал запрещенные книги.
Кардинал Камано надавливает ладонью на подбородок Баллестры, чтобы раздвинуть сжатые трупным окоченением челюсти. Горло архивиста полно свернувшейся крови. Камано направляет луч фонаря в глубь рта и видит на месте языка лишь обрубок. Язык отрезан под корень. Баллестра был еще жив, когда убийца сделал с ним это. Так поступали в прошлом: отрезали языки тем, кто случайно узнал то, что должно было оставаться тайной, чтобы они не могли проговориться. Все это означает, что убийца следует обрядам Святейшей инквизиции. Значит, убийцей может быть только служитель Церкви или историк — специалист по тем временам. Нет, убийца, конечно, священник и историк сразу. Кардинал вытирает пальцы о сутану Баллестры, вздыхает и спрашивает:
— Тогда где же его убили?
— Это невозможно узнать, ваше преосвященство: похоже, что труп принесли сюда с места преступления, а не притащили.
— Как же убийца не оставил на своем пути ни малейшего следа крови и не был задержан вашими гвардейцами, когда шел через площадь Святого Петра со своей жертвой на спине?
Начальник швейцарской гвардии бессильно разводит руками. Камано осматривает сандалии Баллестры. Бороздки на их подошвах наполнены мокрой землей и мелкими камешками.
— Кто-нибудь знает, шел ли ночью дождь?
Начальник гвардии отрицательно качает головой. Камано продолжает осмотр и замечает, что к сутане архивиста прилипли нити паутины. Он проводит рукой по волосам трупа и оглядывает свои пальцы при свете фонаря. На них остались крошки штукатурки и нити старой паутины. Похоже, что Баллестра перед смертью ходил по подземельям. Камано нагибается ниже и чувствует странный запах жженого мяса, который исходит от трупа. Он снимает рясу с Баллестры, и кардиналы в кругу вздрагивают от страха: туловище архивиста превратилось в кусок обугленного мяса. Убийца выжег на нем раскаленным железом четыре буквы — INRI. В темноте собора прозвучал голос начальника швейцарской гвардии.
— Это значит «Иисус, Царь Иудейский», — перевел он.
— Нет. Это значит «Янус, Царь Ада», — ответил Камано.
Кардинал встал и, останавливая по очереди на каждом из кардиналов пристальный взгляд, добавил:
— Это значит, дорогие преосвященства, что братство Черного дыма Сатаны снова распространяется по миру и его члены пойдут на все, чтобы захватить власть над конклавом. И хотите знать самую пикантную подробность того, что случилось?
Из круга прелатов донеслись тихие голоса.
— Так вот, самое пикантное то, что сейчас здесь собрались самые могущественные кардиналы Ватикана. И поэтому весьма вероятно, что сейчас по меньшей мере один член этого братства Черного дыма слышит мои слова.
— Что вы предлагаете?
— Кардиналы — участники собора уже в Ватикане. Поэтому я предлагаю пренебречь приличиями — не отсрочивать конклав, а созвать его сразу после похорон папы.
— А мы не сыграем этим на руку нашим врагам?
— Я думаю как раз наоборот. Для нас единственная возможность вернуть себе контроль над конклавом — заставить братьев Черного дыма открыть их карты раньше, чем они предполагали. В этом случае они могут совершить ошибку и раскрыть себя. Если после этого мы объединим свои голоса и выберем папу, которому сможем доверять, братство Черного дыма проиграет эту партию.
Какое-то время все молчат. Потом кардинал-камерлинг Кампини неуверенно спрашивает:
— А как быть с трупом Баллестры? Надо ли сообщить карабинерам?
— В римскую полицию? А почему бы не в ФБР? Скоро начнется конклав, и ворота Ватикана закроются. Значит, мы в любом случае будем вынуждены разобраться в этом деле своими силами. Вы меня поняли, господа? Ни слова ни о чем! А вы, начальник гвардии, заставьте молчать своих швейцарцев. Иначе я открою посольство в Тегеране только для того, чтобы иметь удовольствие послать вас туда.
— Тайны такого рода оставляют на своем пути много трупов, ваше преосвященство! — раздается из темноты женский голос.
Кардиналы вздрагивают от неожиданности, услышав его. Разгневанный Камано направляет свой фонарь на тень, которая, стуча по полу каблуками, приближается к нему по центральному проходу. Луч освещает высокую и тонкую черноволосую женщину в черном строгом костюме и белом плаще. Сзади нее занимают места в соборе четыре карабинера и несколько полицейских в штатском.
— Кто вы и чего вы хотите?
— Я комиссар Валентина Грациано, ваше преосвященство. Мое начальство поручило мне обеспечить защиту вашей паствы. Я полагаю, вы должны понимать, что за убийствами, которые вы пытаетесь скрыть, последуют новые.
— Увы, мое дитя! Хотя вы римлянка и комиссар, Ватикан — независимое государство. Вы ни при каких обстоятельствах не имеете права входить на его территорию без письменного разрешения его святейшества.
— Такой документ было бы слишком трудно получить в эти траурные дни. Поэтому нам пришлось обойтись без него.
Камано подходит к молодой женщине, чтобы загородить от нее труп Баллестры, и вдыхает волнующий запах, который исходит от нее.
— Вы меня плохо поняли, синьора. Это преступление — внутреннее дело суверенного государства Ватикан и относится только к его юрисдикции. Поэтому я прошу вас немедленно уйти отсюда.
— Это вы меня плохо поняли, ваше преосвященство. Ваши торжественные суды имеют право рассматривать дела о расторжении браков или об отступлении от догматов веры, но не уголовные дела. Вот мое предложение: если вы согласитесь сотрудничать с гражданскими властями Рима, я обещаю вам молчать обо всем.
— А если я откажусь?
В ответ раздается треск и сверкает целый дождь вспышек: это полицейские эксперты фотографируют труп с близкого расстояния.
— Если вы откажетесь, фотографии трупа монсеньора Баллестры завтра появятся на первых полосах крупнейших ежедневных газет нашей планеты. И весь мир узнает внушительный список затворниц, убийства которых Ватикан замалчивает уже несколько недель.
— Это отвратительный шантаж, синьора Грациано. Будьте уверены: я сообщу о нем вашему начальству.
На лице молодой женщины вспыхивает улыбка.
— Доставьте мне удовольствие, ваше преосвященство: называйте меня Валентиной.
Мария Паркс, прижавшись лицом к иллюминатору, смотрит на океан, волны которого выделяются среди полумрака. Глыбы пакового льда и гигантские айсберги сталкиваются в серых водных просторах. Потом гребни волн, кажется, замерзают, и Мария видит вдали рваные очертания берегов Гренландии. Она переводит взгляд на свои часы. Еще четыре часа полета, а потом начнется неизвестное. Ей предстоит отправиться в Ад по следам затворницы, умершей в Средние века.