«А может быть, я и ненормальный», – подумал он, медленно проводя ладонью по спине спутницы, обтянутой тонкой черной тканью.
Наверное, он зря сделал это, и сколько бы потом Ник не рефлексировал по этому поводу, он все больше и больше понимал, что то, что он натворил, было угодно самой судьбе. В нее молодой человек не переставал верить несмотря ни на что. Наверное, ему и Ольге было не суждено быть вместе. Иначе, почему та, которую он любил, считал ангелом и защищал даже от собственного брата, так внезапно появилась в этом месте?
Ника положила руку ему на грудь, завороженно глядя в серые глаза, взгляд которых был не напряженным, не хмурым, не злым, а спокойным. В этот волшебный момент ее с большой силой тянуло к этому человеку, и было неважно, что вокруг них находятся люди – она все равно не слышала их голосов и не видела их лиц.
Никита, ни слова не говоря, коснулся малиновых губ своей лже-подруги, думая, что, если бы сейчас она начала приставать к нему, как в тот вечер и ту ночь, он бы не удержался. Ника вздохнула, приказывая себе стоять на месте и не двигаться: ни отталкивать парня, но и ни льнуть к нему. Сначала ей показалось, что ее персональный мучитель расстроен, и девушке стало жалко его. Дядя Укроп хоть и мерзкий дурак, но все равно вроде бы как человек, и жить ему, кажется, ой, как не просто. А потом ее захватили совершенно другие чувства.
Ей стало нравится, как он целует ее – неспешно, нетребовательно, мягко.
Живая неспешная музыка, приглушенные голоса и смех, стук каблуков, звуки соприкасающихся хрустальных бокалов и льющегося в них вина сопровождали этот недолгий ласковый и легкий поцелуй.
Наверное, это был единственный раз, когда Ника почувствовала от знакомства с Кларским не просто удовольствие, а какую-то внутреннюю душевную тихую радость и умиротворение, а еще – нежность, щемящую сердце. Она не знала, что чувствует ее спутник, но ей казалось, что и ему нравится быть здесь и сейчас с ней, неспешно касаясь ее губ своими.
Они одновременно отстранились друг от друга и несколько секунд смотрели друг на друга. И Ника не заметила, как в порыве чувств погладила парня по ладони. А он вновь едва заметно улыбнулся, отошел на пару шагов и взял у официанта два высоких бокала с шампанским, один из которых протянул спутнице, а второй залпом высушил. Зато Нике велел пить мелкими глоточками. Она, естественно, недовольно фыркнула про себя, но ослушаться не решилась. И до сих пор еще девушка прислушивалась к ощущениям внутри себя.
Теперь они не касались друг друга, а просто стояли рядом и думали каждый о своем. Карлова все никак не могла понять, как она ввязалась в эту историю, и почему у нее сейчас так много теплоты к Нику, а Кларский размышлял о том, когда ему удастся встретиться с братом. Сейчас Андрей скрывался, но пребывал в приподнятом настроении и говорил, что у него все под контролем. А еще был уверен, что сегодняшний вечер поможет решить кое-какие проблемы, чтобы менты оставили его и Пристанскую братву в покое.
– Главное – деньги, – говорил как-то недавно Март Никите, покровительственно хлопая того по щеке. Иногда он любил пофилософствовать. – Деньги решают все, мой маленький глупый братик. Любые проблемы. Менты – это те же люди. И им тоже нужны деньги. Чем больше у тебя проблемы, тем больше денег им надо. Если мент не берет денег, это значит только одно – ты мало ему предлагаешь. Удвой ставку. Утрой при необходимости. И он исполнит твое желание. Отец нашей девочки Маши не устоял перед определенной суммой. И молодец, что не устоял.
– Почему же? – спросил тогда, внутренне напрягшись, Никита.
– Потому что запомни еще одну вещь, – отозвался брат. – Главнее денег может быть только… Что?
– Большие деньги? – спросил вяло Ник и тут же получил затрещину от брата. Тот не рассчитал силу, и Никита едва не упал, чем неимоверно рассмешил Андрея – он даже небрежно потрепал младшего брата по волосам.
– Деньги сильнее денег? – весело переспросил молодой мужчина. – Молодец. Умен-умен. Учеба в университете не прошла даром. Дурак. Это же самое, что и олень тупее оленя. Я всегда говорил – развивай в себе логику, малыш. Запоминай. Главнее денег – боль.
– В смысле?
– Кнут и пряник, – коротко отвечал Март, потирая идеально выбритый подбородок. – Пряник – деньги. Кнут – боль. Только этими двумя способами возможно управлять человеком. Если не действует одно – подействует другое. Если бы господин Бурундуков не согласился бы на мои условия, ты бы обработал его драгоценную дочурку. Заманил бы ее в наше логово, приятель. Не зря же я заставлял тебя ее обхаживать, олень. – Андрей расхохотался. – Узнай наш мент, что я хочу сделать с девочкой, тут же бы на все согласился.
– А почему ты не сделал этого раньше? – тихо спросил Никита, спрашивая у самого себя, смог бы выполнить этот приказ брата или нет? Он отлично понимал, что Март или его братки могли бы сделать.
– Это сопряжено с рядом трудностей, – пожал плечами, на которых виднелись тюремные наколки, Март. – Похищение человечка, знаешь ли, – не шутка. Деньгами договориться проще. С ментами «кнут» использовать надо редко, но метко. Они все повязаны, и это может быть чревато, если все точно не рассчитать. А вот с теми, кто тебе подчиняется или считается друзьями, лучше использовать «кнут».
– А со мной ты что используешь? – процедил сквозь зубы Никита.
– С тобой? – широкие изломанные брови Марта еще больше изогнулись из-за улыбки, и из-за нее же около глаз появились веселые морщинки-полоски, не слишком вяжущиеся с жесткой складкой, идущей от крыльев носа к кончикам сухих тонких губ. – Ты олень. Что с тобой использовать? Кстати, как экзамены, дружок? Ты у нас все еще отличник сессионного труда?
– Я перенес часть сессии на осень, – отозвался тихо Никита. Из-за всех проблем, окруживших его и его брата, учиться он не мог чисто физически. Хотя вообще учеба ему нравилась. Очень. Как и университет. Если бы он мог, после окончания поступил бы в аспирантуру. В университете ему хорошо удавалось играть роль «хорошего парня». А вот в школе у него не получалось скрывать, кто он на самом деле. Все и все про него знали. Еще в начальной школе на нем появилось клеймо «мальчик без мамы», и с тех пор Никита ненавидел, когда его жалели – почти так же сильно, как и ту, которая посмела бросить его и оставить с отцом.
В средней школе клеймо стало другим – «сын уголовника». Тогда было очень «весело». Нет, учителя, например, его не обижали, скорее, жалели, а вот некоторые ровесники и пацаны постарше решили, что неплохо бы, если Кларский станет мальчиком для битья. И тогда он начал учиться драться. Сам, закаляясь в уличных боях, не бегая по секциям бокса или дзюдо, как его более благополучные одноклассники. Правда, делали они это скорее для того, чтобы прихвастнуть при случае, чем они занимаются и где. Тренировки в секции или в спортклубе повышали их школьный авторитет и давали возможность в лучшем свете показаться перед девчонками.
Ник же учился драться на совесть. Не ради понтов. А чтобы просто жить. Да и характер у внешне спокойного вежливого мальчика закалился. Каждая стычка, каждое оскорбление делали его сильнее. Даже если в бою соперник был в три раза сильнее его, Никита никогда не сдавался. Или если соперников было в три раза больше – тоже. Несколько раз Ника избивали так сильно, что все лицо у него было в крови, и дышать почти было невозможно от боли, а он вновь поднимался на ноги – из последних сил, чтобы потом опять упасть и снова подняться. Наверное, к нему не приставали, если бы знали, кто его отец и брат, носившие, кстати говоря, другую фамилию. О том, кто его ближайшие родственники, Никита не говорил никому, и негласно считалось, что его родитель – мелкий уголовник, которому сын совершенно не нужен. Если первое было неверным умозаключением, то второе было прямым попаданием в яблочко.