Я соображала по-прежнему неважно, но даже в таком состоянии заметила неестественность его движений и тона.
— Случайно? Погоди: ты передал графу записку, а потом… потом пошёл за ним?
Я тоже поднялась и встала напротив него.
— Идёмте в дом, — буркнул он и зашагал к дороге.
Я схватила его за руку:
— Ярик, я просто хочу знать: зачем ты подслушивал внизу наш разговор?
Он зло вырвал руку и оттолкнул меня.
— Сами сказали, что я спас вам жизнь! Вам мало? Чего вы ещё хотите?
Мы стояли на освещённой луной дорожке. Я смотрела и не узнавала немного нескладного, но всегда весёлого и доброго Ярика. Сейчас его глаза горели, как при виде злейшего врага.
— Ярик, я твой друг и желаю тебе только добра, ты же знаешь. Просто скажи, зачем ты подслушивал?
Он шумно задышал, и я подумала, что расспросы бесполезны: сейчас он произнесёт очередную, ничем не заслуженную грубость. Но он задышал чаще, а потом вдруг всхлипнул и привалился к стволу дерева.
— Я не хотел зла, — срывающимся голосом произнёс он, и его плечи затряслись.
— Конечно, не хотел, — я осторожно обняла его, и он уткнул мокрое лицо мне в плечо.
— Я просто хотел, чтобы ей было хорошо… — продолжал он.
— Конечно, — я успокаивающе похлопала его по спине, — ты очень помогаешь Грете.
— Не ей хорошо, а леди Фабиане, — выдавил мне в плечо Ярик, и эту часть тела немедленно закололо от неприятного предчувствия.
— Ты хорошо ей служишь, Ярик, и она это ценит, — я заставила себя это сказать.
Рука, по-прежнему гладившая его волосы, как будто окостенела. В душе уже расправляла тугие отравленные кольца догадка.
— Хорошо служу, — горячо подтвердил Ярик. — Лучше всех! Она этого заслуживает: она добрая, красивая, а её голос… я жизнь готов за неё отдать! — захлебывался лакей. Моё плечо уже основательно намокло. Мальчишка оторвал от него голову и уставился на меня огромными блестящими глазами, размазывая слезы и сопли по лицу. — Я так хочу, чтобы она была счастлива. Больше ничего не хочу, только этого. А она несчастна, постоянно. И если бы она не приехала, леди Фабиана была бы счастлива. Их всех тут не должно было быть, — зло воскликнул он. — Но от неё было хуже всего!
— Постой, от кого «от неё»? О ком ты говоришь?
Он опустил голову, а потом резко вскинул на меня глаза исподлобья. Мучительный ответ сорвался с его губ, как выпрыгнувшая изо рта лягушка:
— Мэтти.
Это слово разорвалось в ночной тишине и повисло в воздухе между нами.
Какое-то время в моей голове стояла пустота от произведённого им шума, а потом я вспомнила слова мистера Фарроуча о ссоре между графом и Мэтти накануне исчезновения: «Под дверью со свечкой не стоял. С этим вам, скорее, к мальчишке-лакею — он всё поблизости крутился».
— Ярик, что ты наделал… — прошептала я и попятилась.
Он остался стоять с опущенной головой.
— Ярик, посмотри мне в глаза и скажи, что ты сделал с Мэтти?
Он с вызовом задрал подбородок, но смотреть в глаза избегал.
— Ты ведь слышал последний разговор между графом и Матильдой. Что там случилось? Что было потом?
Мальчишка упрямо мотнул головой, но его подбородок мелко задрожал, выдавая волнение. Он всхлипнул и устало прикрыл глаза.
— Мэтти тогда сказала, что всё готово: они могут уехать и начать вместе новую жизнь…
— А что граф?
— Он рассмеялся и сказал, что она и вправду задержалась в замке. Может ехать. Она ему без надобности.
Ярик замолчал, переводя дух, а я стояла, не смея вздохнуть и не нарушая тишину.
— Тогда она заплакала…
По мере того, как он рассказывал, слова начали облекаться в яркие образы. Я видела всё так четко, будто смотрела театральную постановку. Черные стволы раздвинулись, и вот уже передо мной трещал камин в библиотеке. Кенрик Мортленд, насмешливый и холодный, стоял, облокотившись о каминную полку, и с безжалостным любопытством натуралиста наблюдал, как Мэтти, растрепанная и заплаканная, мечется по комнате.
— Она сказала, что не верит ему, — вспоминал Ярик, — и что никто и никогда ещё не любил его так сильно, как она. Сказала, что всё дело в искре, из-за которой они принадлежат к разным видам, и в графине. Она обвинила во всём леди Фабиану и заявила, что та не встанет между ними…
Ярик снова помолчал, мучительно борясь с собой.
— Когда она упомянула леди Фабиану, хозяин обозлился. Сказал, что Мэтти может отправляться куда захочет: хоть обратно в интернат, хоть в ад, а его дом здесь, и ушёл.
На этот раз я не выдержала затянувшейся паузы.
— Что было дальше?
— Когда я вошёл в библиотеку, она сидела и плакала. Я просто попытался её успокоить, мисс Кармель, правда, просто хотел её успокоить. А она стала плакать только сильнее и всё повторяла, что это вина графини, что всё это сон и происходит не с ней, и что за счастье любимого надо бороться — так прямо и сказала! Тогда я ответил, что она не права. Что леди Фабиана вовсе не виновата, и всё дело в графе. Она меня оттолкнула, назвала глупым мальчишкой и заявила, что прямо сейчас пойдёт к графине и всё расскажет, и что та не отнимет его у неё. Я лишь пытался её остановить, правда. Просто схватил её за рукав и сказал, что никуда не пущу. А она вдруг закричала, начала царапаться и вырываться. Я только хотел, чтобы она не кричала, чтобы леди Фабиана этого не слышала и не страдала ещё больше. Я попытался зажать ей рот, но Мэтти всё не унималась. Она укусила меня и побежала…
Ярик снова привалился к дереву, будто в поисках опоры.
— Я не знаю, как это произошло, я просто схватил первое, что подвернулось под руку, и кинул в неё… я не думал тогда… я не видел, что это было, просто чтобы её остановить… А это была мраморная пепельница. У Мэтти осталась глубокая ссадина, вот здесь, — Ярик постучал дрожащими пальцами возле виска. — Мэтти упала. Кровь начала течь так быстро, и её было так много. Она залила весь глаз, потекла по шее и платью… — Ярик вздрогнул от этого воспоминания. — Она вытерла лицо руками, будто умывалась, и они тоже стали красными… Я испугался и бросился к ней — я хотел помочь, правда! Но она тут же вскочила и, шатаясь, кинулась в коридор. На выходе мне удалось схватить её за волосы, но она вырвалась, и у меня в руке осталась только прядь и её серёжка. Тогда я просто выкинул её… Уже после я возвращался, шарил, искал, но так и не нашёл её. А в тот момент я подумал: «Господи, что я натворил!»
Я бросился за ней: хотел догнать, чтобы извиниться, всё объяснить, ведь я не хотел зла… Когда я выбежал из библиотеки, она уже была в конце коридора, и я ринулся за ней.
Я представила, как Мэтти, шатаясь, бежит по черному тоннелю, до которого сузился её мир. Как она, раненая, опирается о стену окровавленными ладонями, падает и бежит дальше, едва соображая, что происходит.