Байноу прервал его. Он уже овладел собой, закрыл рот и обрел голос. Голос, правда, изменился – охрип и звучал громче, чем требовалось по обстановке.
– Молчите об этом, Вульф!
– Нет, сэр! – провозгласил Вульф. – Молчать я не стану. – И, не спуская глаз с Фримма, продолжил: – Возможно, вы усомнились в ее добропорядочности, попытались пойти на сближение, но ваши притязания были отвергнуты. Конечно, вы не стали бы ее убивать, если бы она вас простила, а если нет? Что, если вы продолжали упорствовать, а она решила известить мужа? Вы бы лишились своего места и всего, что с ним связано. Конечно, расследовать эту гипотезу – дело весьма щепетильное и сложное. Если вы растрачивали деньги фонда, это вскроется после исследования бухгалтерской отчетности. А вот отвергнутые любовные притязания обычно не оставляют материальных следов. Возможно, кроме вас, живых свидетелей больше нет. В таком случае…
– Нет, есть!
Взгляды всех присутствующих устремились на Айрис Иннес. А она, в свою очередь, смотрела на Фримма. Глаза ее метали молнии.
– Ах ты, хвастливый Казанова! – начала она звенящим от волнения голосом. – Ты намекал, что переспал с ней, хотя я точно знала, что ты лжешь! Благодаря этому у меня наконец и открылись глаза на твою сущность. Помнишь, Хэнк? Помнишь, что́ ты мне заливал? Я молчала, потому что у меня было по горло своих неприятностей, но теперь с меня хватит! Пусть они узнают. – Она посмотрела на Вульфа: – Мне все про него известно. Он сказал, что…
Фримм вскочил и кинулся на нее. Я сидел слишком далеко, как и Кремер. Скиннер был совсем рядом, но окружные прокуроры только думать мастаки, а по части действий слабоваты.
Остановил Фримма Джо Херрик. Он успел схватить его за руку и дернул на себя, а тут уж подоспели мы с Кремером и вместе навалились на Фримма.
Хотите верьте, хотите нет, но Миллард Байноу тоже подскочил и вцепился в него. Мне даже показалось, что филантроп впервые в жизни собирается по-настоящему помахать кулаками, но Кремер с невиданной прытью встрял между ними, а я толкнул Фримма в кресло.
И тут же сдавил его руки, поскольку третья гипотеза, которую Вульф еще не исследовал, могла заключаться в том, что Фримм еще не использовал весь свой запас отравленных иголок.
Байноу, по-прежнему сжимая ладони в кулаки, встал лицом к Кремеру и отчеканил:
– Это ведь он высказал предположение… что иголку выпустили из фотоаппарата. – Его подбородок мелко задрожал. – А жена не захотела поделиться со мной… в Страстную пятницу. Хотела дождаться, пока закончится Пасха. Он все это знал. Конечно знал. Он…
Байноу вдруг стиснул зубы и замахнулся на Фримма.
– Успокойтесь, пожалуйста, мистер Байноу, – с необычайной мягкостью произнес Кремер, удерживая миллиардера за плечо.
– Может быть, кто-нибудь, наконец, поможет мисс Иннес подняться с пола? – прорычал Вульф.
Вопрос об отвергнутых любовных притязаниях на судебном заседании не всплывал, а Айрис Иннес не пришлось давать показания. Все это было ни к чему, поскольку следствие быстро обнаружило, что Фримм растратил более четверти миллиона долларов из средств благотворительного фонда Байноу, а Кремер, подтвердив высокое мнение Вульфа о его способностях и возможностях, нашел, где Фримм раздобыл иголку и яд.
Если вам захочется полюбоваться розовой, как фламинго, вандой, позвоните мне, и я вам это устрою, если не буду занят, конечно. Для нее Вульф с Теодором выделили отдельную полку в оранжерее. Байноу прислал драгоценное растение Вульфу вместе с банковским чеком на круглую сумму. Я не располагаю доказательством того, что Вульф намекал Байноу насчет ванды, но я не сопровождал Вульфа во время экскурсии по оранжерее Байноу, так что останусь при собственном мнении.
Если же вам надо обделать темное дельце и вы хотите нанять Мурлыку, то я готов для вас это устроить. Но с одним условием: не сулите ему слишком много. Мурлыка дуреет от денег.
Флора Корби повернулась ко мне, и копна ее темно-русых волос рассыпалась по плечам. Глядя на меня своими карими глазами, Флора сказала:
– Пожалуй, мне следовало ехать впереди на собственной машине и указывать вам дорогу.
– Что вы, я замечательно справляюсь, – заверил я. – Могу даже один глаз зажмурить.
– Не надо, прошу вас, – взмолилась она. – Я и так уже сижу ни жива ни мертва. Хотела даже попросить у вас автограф – когда мы остановимся, конечно.
Девушка наверняка подозревала, что я держусь за рулевое колесо одной левой рукой только потому, что правая отчаянно стремится обнять ее за плечи. Я нисколько не возражал против такого заблуждения, ибо выглядела Флора просто очаровательно. И откуда ей знать, что я давно уже вырос из коротких штанишек?
Не мог же я выдать ей истинную причину и объяснить, что Ниро Вульф, съежившийся на заднем сиденье, панически боится самодвижущихся механизмов и согласен подвергнуться смертельному риску поездки лишь в том случае, если управляю исчадием ада я. Так что я уцепился за благовидный предлог рулить одной левой, чтобы босс не уснул от скуки.
Впрочем, кто знает, возможно, Флора и догадалась о моем коварстве. Ведь из уютного, чтобы не сказать роскошного, мирка, в котором самозаточился Ниро Вульф, он позволяет себе выбираться в одно-единственное место – ресторан «Рустерман».
После смерти своего старинного, закадычного друга Марко Вукчича, основателя и владельца ресторана, Вульф, которого Марко назвал в завещании своим душеприказчиком, не только стал попечителем всего движимого и недвижимого имущества покойного друга, но и самым пристальным образом наблюдал за делами «Рустермана».
Марко оставил письмо, в котором просил Вульфа следить за тем, чтобы ресторан не утратил своей громкой славы и доброго имени. И Вульф исправно раз или два в неделю, а то и чаще, совершал внезапные набеги на ресторан и учинял строгие проверки. И все это без единой жалобы или ворчания.
Лишь однажды Вульф разворчался – когда Феликс, метрдотель, попросил его выступить с речью на пикнике, устраиваемом по случаю Дня независимости для профсоюза работников американских ресторанов.
Вульф не просто разворчался, но отказал наотрез. Однако Феликс стоял на своем и продолжал донимать его, пока мой босс не капитулировал.
Это случилось, когда в один прекрасный день Феликс пришел в нашу контору с солидным подкреплением в лице Поля Раго, шеф-повара, отвечавшего за соусы и подливки в отеле «Черчилль»; Джеймса Корби, президента профсоюза; X. Л. Гриффина, импортера вин и деликатесов, который не только снабжал «Рустерман», но и подбрасывал всякие лакомства к столу нашего чревоугодника, а также Филипа Холта, профсоюзного директора-распорядителя.
Все они также намеревались принять участие в пикнике и в один голос уверяли Вульфа, что без человека, благодаря которому «Рустерман» и после смерти Марко Вукчича оставался лучшим рестораном в Нью-Йорке, праздник будет не праздник.