Сергей снова зарычал, и теперь к нему присоединились Тибо с Фрэнком и с секундным отставанием Маргон.
– Маррок, этой ночью мы будем танцевать в твою честь, – крикнул Сергей. – Мы не знаем, куда ты ушел – во тьму или в свет. Мы приветствуем тебя.
– А теперь, – прокричал Феликс, – мы с радостью приветствуем наших юных соплеменников – Стюарта, Лауру, Ройбена. Это ваша ночь, мои юные друзья, ваша первая Модранехт в нашем кругу!
На сей раз все собравшиеся ответили ему дружным, пусть и нестройным, хором.
Мантии полетели наземь. Обнаженный Феликс воздел руки и в мгновение ока сделался Человеком-волком. Лаура напротив Ройбена так же восстала в наготе, сверкнув белизной; поднимавшийся над котлом парок нисколько не мешал разглядеть ее прекрасную грудь. Сергей и Тибо, стоявшие по обе стороны от нее, стремительно обрастали волчьей шерстью.
Ройбен громко и страшно ахнул. На него накатывалась волна желания, подхваченного раскрепощенностью от опьянения.
Мантия упала к его ногам, и он сразу же взбодрился от холодного воздуха.
Все вокруг менялись. Никто уже не пытался сдержать вой. Музыка превратилась в оглушительный грохот. Ледяные мурашки пробежали сначала по лицу и голове Ройбена, затем распространились на туловище и конечности, мышцы пронзила мгновенная боль, с какой они всегда обретали новую мощь и упругость.
Но видел он одну только Лауру, как будто во всей изумительно бескрайней вселенной не было никого, кроме Лауры, как будто трансформация Лауры была и его трансформацией.
Ройбена охватил ужас, такой же кошмарный, как в тот раз, когда он еще мальчиком увидел фотографию полового органа взрослой женщины; эти восхитительные и ужасные тайные уста – набухшие, влажные, прячущиеся за тонкой вуалью спутанных волос, – ужасные, как лик Медузы, завораживали его и грозили превратить его в камень. Но он не мог оторвать взгляда от Лауры.
Он видел, как темно-серая шерсть стремительно выросла на ее темени – одновременно то же самое началось и с ним, – как шерсть покрыла ее плечи, тогда же, когда на нем выросла пышная грива. Он видел, как тонкий сияющий пушок покрывал ее щеки и верхнюю губу, как ее рот превратился в такую же, как у него, черную, шелковистую полосу, как густой звериный мех закрыл ее груди, полностью спрятав от взгляда соски.
Окаменев, он смотрел в глаза Лауры, пылавшие тусклым огнем с массивной звериной морды, и видел, как она резко прибавила в росте, как подняла над головой мощные волчьи лапы, откуда к небу тянулись острые когти.
В нем пульсировали страх и вожделение, сводившие его с ума куда сильнее, чем запах кабанов, или гром ударных, или оглушительно визжавшие скрипки и дудки Лесных джентри.
Но тут в группе напротив него началось движение. Лаура поменялась местами сначала с Тибо, затем с Хоканом, затем с Сергеем, затем с кем-то еще, еще и, наконец, оказалась рядом с Ройбеном.
Он потянулся к ней, сжал в клыкастых лапах волчью маску, в которую превратилось ее лицо, и уставился в глаза, он смотрел и смотрел, стремясь постичь всю тайну чудовищного лица, которое видел перед собой, лица, покрытого серой шерстью, лица со сверкающими зубами, исполненного для него жутковатой красоты.
Она же внезапно обхватила его мощными – на удивление мощными – лапами, и он тоже обнял ее, прижался раскрытой пастью к ее рту, просунул язык между ее зубами. Они слились воедино, двое в непроницаемом покрове и наготе волчьих шкур, а все остальные вокруг выкрикивали их имена:
– Лаура! Ройбен! Лаура! Ройбен!
Музыка сделалась тише, перешла в явно танцевальный ритм, и в пляшущем зареве костра Ройбен увидел, что вокруг собираются Лесные джентри, Элтрам и другие, с длинными гирляндами из плюща и каких-то цветущих лоз, которыми они увенчали Ройбена и Лауру, просто обмотав их этими гирляндами. Откуда-то сверху на них посыпались лепестки. Белые, и желтые, и розовые лепестки – лепестки цветков кизила, роз, хрупкие, чуть помятые лепестки диких цветов. А Лесные джентри теснились вокруг и покрывали их едва ощутимыми, воздушными поцелуями, поцелуями, от которых оставался только цветочный аромат.
– Лаура, – прошептал он ей в ухо, – кость от кости моей, плоть от плоти моей!
И услышал в ответ произнесенные грубым звериным голосом ласковые и нежные слова:
– Возлюбленный мой Ройбен, куда ты пойдешь, туда и я пойду, и где ты жить будешь, там и я буду жить.
– И я с тобой, – ответил он. И тут же в его памяти всплыли недостающие слова: – И народ твой будет моим народом.
Им поднесли рога с вином, и они взяли рога и выпили, и обменялись рогами, и выпили снова, и вино стекало из их губ на густую шерсть. Как же мало это значило сейчас для них. Кто-то вылил полный рог вина на голову Ройбену, и сразу же он увидел, как такому же возлиянию подверглась и Лаура.
Он снова прижался лицом к ее лицу и почувствовал своим торсом ее жаркие упругие груди, настолько жаркие, что их прикосновение обжигало его даже сквозь два слоя меха.
– А сейчас волосатые будут танцевать! – крикнул Маргон. – Вокруг котла.
Барабаны перешли в танцевальный ритм, и дудки подхватили танцевальный ритм.
И сразу же их подхватило, закачало, расцепило и поволокло вправо – весь круг двинулся направо, стремительно ускоряя движение.
Барабаны задавали ритмический рисунок пляски, и они действительно плясали, разбрасывая руки, вскидывая колени, высоко взлетая в воздух, изгибаясь, крутясь. Сергей подхватил Ройбена и подкинул его так, что тот завертелся волчком, а потом проделал то же самое с Лаурой. Пляшущие то смыкались, то расходились, продолжая стремительный хоровод – вправо, вправо – вокруг котла.
– Вокруг костра! – прогремел гигант Сергей, чей густой бас и в волчьем обличье нельзя было спутать ни с чьим другим, и вырвался из круга, увлекая остальных за собой, и Ройбен с Лаурой со всей возможной быстротой устремились следом.
Весь огромный круг, обнесенный валунной стеной, был в их распоряжении, и они один за другим мчались по нему.
Сама скорость танца подгоняла Ройбена ничуть не меньше, чем барабаны; Лаура не отставала от него, а он не сводил с нее внимательных глаз, они то и дело сталкивались боками и вместе неслись дальше.
Он воспринимал рев, разрывавший воздух, различал завывания Фрэнка, Тибо, Маргона, Феликса, Сергея. Он слышал странные пронзительные дикарские крики женщин-морфенкиндеров. А потом он услышал рядом с собой полнозвучный голос пронесшейся мимо него Лауры – выше и приятнее, чем его собственный, и тоже захлебывавшийся совершенно диким ревом.
Он помчался за нею, но все же потерял ее из виду, так как другие двигались быстрее, чем он.
Никогда в жизни он не бегал так быстро, не делал таких дальних прыжков, не ощущал себя подхваченным в полет самой скоростью – даже в ту давно минувшую ночь, когда он промчался много миль, чтобы спасти Стюарта. Слишком много препятствий лежало тогда на его пути, слишком велик был сдерживавший его страх перед возможными травмами. А сейчас он пребывал в экстазе, будто намазался ведьминским тайным бальзамом, и, как Молодой Браун из рассказа Хоторна, на самом деле летал в ночном небе, освободившись от притяжения Матери Земли, опираясь на ее ветры и прикасаясь к почве настолько мимолетно, что он не успевал ощутить ее под ногами.