– Единственный ребенок отдаляется от кретина-отца, отправляет на свалку ничтожного дружка и теряет любимую мать в течение пары лет. Интересно, к кому обращается Наташа Синклер, когда дела идут плохо?
Таш вжалась в сиденье.
– Находит силы в себе.
– Похоже на дзен.
– Это правда. – Таш хихикнула. – Хотя, признаться, я спрашивала себя, как бы вела себя в ситуациях, с которыми не могу справиться.
Эйден подвинулся совсем немного, но показалось, что он и его гипнотизирующие губы оказались гораздо ближе.
– Представить не могу, что есть что-то, с чем ты можешь не справиться.
– Ты, возможно, удивишься. Ситуации, когда у меня только два варианта, и оба плохие.
– Плохие для кого?
– Для людей, которых это касается. Для меня.
– И что ты тогда делаешь?
– Прокладываю свой путь через все это.
– Ты не хотела бы просто переложить это на кого-то?
Боже мой, боже мой, неужели! Она раньше делилась своими бедами с мамой.
– Это плохо для начала отношений.
– Есть причины и похуже.
– Да что ты знаешь о том, как делиться с кем-то? Ты один из всех моих знакомых мужчин больше всего походишь на остров.
– Мы говорили о тебе.
Мы с таким же успехом могли говорить и о тебе, мы очень похожи, подумала она.
Без предупреждения он погладил прядь ее волос указательным пальцем. Таш сдержалась, не вздрогнула от неожиданности.
– Да, я заметила. Не в деталях, но в основном.
Ей хотелось закричать, что существует причина, по которой они так похожи. Вместо этого она поставила бокал на маленький столик, незаметно отдаляясь от его прикосновения.
– У меня есть тетя Карен. И друзья.
– У тебя есть друзья?
Таш неожиданно рассмеялась:
– Конечно есть. Не думаешь же ты, что меня надули, как куклу, за несколько минут до того, как ты вошел в зал? У меня много друзей по искусству, несколько школьных подруг, с которыми я до сих пор близка.
– Почему ты никогда о них не говорила?
– Потому что мы не говорили о друзьях. Все больше на безопасные темы.
Или опасные.
– Мы же говорили сегодня вечером.
– Ты мне грубо льстил. Подлизывался, чтобы вывести в свет.
– Со смертного одра?
– Ладно, я, возможно, и не так больна, как делала вид, но это вряд ли случайная беседа. Ты пытаешься усыпить мою бдительность ложным ощущением безопасности?
– Я пытаюсь узнать тебя лучше, Таш.
– По Брайлю?
Он должен знать, что его прикосновения становятся тяжеловесными.
– А что, это так плохо?
– Это не плохо.
Хотя и не хорошо сейчас.
– Просто слишком явно.
– Признаюсь, обычно я не попадаю в такое положение.
– Когда я вынужден поддерживать разговор, женщины, с которыми я обычно хожу на свидания, сами заботятся о болтовне. Или вовсе не беспокоятся.
У нее сжалось в груди.
– Это свидание?
– Я не знаю, что это такое. Загадка.
– Приятная загадка, как не считать минуты в ожидании, когда все это закончится? – выдохнула Таш, загипнотизированная тем, как его глаза подернулись дымкой.
– Ты видишь, как я смотрю на часы?
– Тогда считай, это мне урок. Может быть, именно так поступают реальные люди.
– В отличие от поддельных?
– Ты не поддельный, просто не переходишь в ту же плоскость, что и остальные. Или не играешь по тем же правилам.
– И тебе это не нравится?
– Нравится, но я в это не верю.
– Значит, ты мне не веришь.
– Я не верю никому.
– Почему?
– По опыту. Но я доверяю тебе больше, чем большинству, это уже кое-что.
– Ты доверяла мне на днях, лежа на кромке воды.
Такого прекрасного дня у нее давно не было.
– Я увидела настоящего тебя в тот день.
– Тебе понравилось то, что ты увидела?
Неуверенность.
Таш не собиралась пинать человека, который и так вот-вот упадет. Она была готова признать, что даже у вечно позитивных есть свои демоны.
– Ты удивительный человек, Эйден Мур. Красивый, богатый и свободный. – И так далее и тому подобное. – Я была бы дурой, не признав этого.
Его глаза сузились.
– Ты мне нравишься больше всего, когда не так сильно стараешься. Когда я не чувствую себя участником какого-то соревнования, рассчитанного на легкую победу, правила которого еще не поняла.
– Удивляюсь, как Жардену удалось уйти от тебя в приемлемом состоянии. Я ожидал бы, что такая проницательность кастрирует его. Не пойми меня превратно. Вполне определенно это его промах, а не твой. Но быть настолько прозрачной, больше привыкнув к угодничеству, нелегко.
Таш сцепила пальцы на коленях.
Если бы она была столь проницательна, знала бы, что это за пьеса. Но она не знала. Что он сейчас делает?
– Я не могу читать тебя.
– Может быть, я неподдельный. Разыгрывал тебя весь вечер. Хотел подчинить легкими прикосновениями, ослабить нервозность, которую, полагаю, ты чувствуешь.
– По поводу чего?
– По поводу нас. Сегодня вечером. О том, куда мы идем. Но я лишь выдавал желаемое за действительное. Мы вообще никуда не идем, не так ли?
– Нет. Но это не значит, что я не наслаждаюсь твоей компанией или нашим разговором.
Это для потенциального брата, которого ей не хотелось ранить.
– И это не значит, что я не смогла бы выбрать иное в начале недели.
– Хочешь плохую новость? – спросил Эйден после долгого неловкого молчания. Таш пожала плечами. – Эта искренность не мешает меня хотеть тебя.
Он не может ее хотеть. Если, нет, когда узнает почему, будет оглядываться, подавляя ярость.
Таш расправила юбку и решительно встала.
– По-видимому, недосягаемость – часть моего обаяния.
Эйден присоединился к ней.
– Думаешь, ты обаятельна? Это мило.
Он по-прежнему флиртовал, но все переменилось в последние несколько минут. Акула расширила диаметр кругов. Давая пространство, чтобы дышать. Уважительное доброе пространство.
– Знаешь, что еще мило? Ты думаешь, это закончилось.