– Сейчас я тебе попить принесу, – сказал Вольхин Червову.
У немецкого танка заглох мотор. Не стреляло и наше орудие – снарядов ему так никто и не подал. Несколько минут бойцы, лежавшие в придорожной канаве, напряженно ждали, что же будет дальше. Наконец, у танка заработал двигатель, он дал задний ход, круто развернулся и уполз за бугор.
– Зажигай машины! – услышали все знакомый голос лейтенанта Михайленко. – Отходим в деревню!
Минут через десять на дороге дымными кострами занялась вся автоколонна, так и не дошедшая до фронта, снаряды, которые предназначались для гудериановских дивизий, рвались не в русских окопах, а в немецких машинах.
Полковник Гришин после боя у Гремячего почти сутки ждал сведений от своих разведгрупп, посланных в разные стороны километров на пятнадцать. Крупных сил немцев в близлежащих деревнях не было, а одна из разведгрупп принесла весть, что параллельно их маршруту, чуть севернее, движется большая колонна наших.
Это были остатки 269-й стрелковой дивизии.
– Будем соединяться с ними, – решил полковник Гришин. – Яманов, готовьте людей к движению.
Лицо одного из танкистов, ремонтировавшего траки, показалось Гришину знакомым, и он, пока собиралась и строилась колонна, подошел к нему.
– Здравствуйте, товарищ полковник, – улыбнулся танкист.
– Что-то лицо ваше мне знакомо, лейтенант.
– А я вас еще вчера узнал, товарищ полковник. Помните Оршу? Вы тогда на машине подъехали к нашему эшелону, меня как раз собирались вносить в вагон.
– Да-да, вы лежали на носилках, раненный в обе ноги, – и полковник Гришин вспомнил этого лейтенанта.
Тогда Гришину, только что приехавшему на фронт, было интересно узнать: как там, в бою. На путях как раз стоял санитарный эшелон, грузили раненых, и Гришин, обратив внимание, что лейтенант-танкист очень похож на него в молодости, заговорил с ним. Лейтенант был ранен под Минском, чуть ли не ползком добирался до Борисова.
– И уже снова воюете? – удивился Гришин.
– Я тогда целых три недели в госпитале пролежал. Потом попал в эту бригаду, в августе еще раз горел, а как на этот пересел, так пока везет. Не машина, а чудо. На ней вообще не страшно воевать.
– Как ваша фамилия, лейтенант?
– Клюшин, товарищ полковник. А что?
– Может быть, встретимся. А то – оставайтесь у меня в дивизии.
– Нет, мне надо искать своих. Не имею права [5] .
Колонна капитана Шапошникова, численностью около ста человек, после того как ночью прошла станцию Локоть и мелиоративные каналы, пять суток двигалась сплошными лесами, не встречая ни немцев, ни своих. И все пять суток люди ели только ягоды.
На исходе этих пяти суток лейтенант Степанцев, которому было поручено кормить отряд, вышел со своей группой на окраину лесной деревушки. Было тихо, не слышно было и собак – верный признак того, что немцы здесь проходили и, возможно, стоят и сейчас.
Пройдя к крайней избе, Степанцев увидел женщину, она копошилась в огороде.
– Тетя, тетя, – тихо позвал ее Степанцев.
Женщина, увидев его, от неожиданности охнула и села на ботву.
– Немцев у нас полная деревня, уходите, – и замахала руками, оглядываясь по сторонам.
Близко послышалась немецкая речь, и Степанцев, не оглядываясь, побежал к своей группе, залегшей в кустарнике. Вслед ему ударила автоматная очередь, потом еще и еще.
– Немцы в деревне – сказал он Шапошникову, с трудом дойдя до стоянки отряда.
– Может быть, возьмем ее с боем? – предложил Наумов.
– Какой там бой… – рассердился Шапошников. – Люди еле бредут. Я сапоги снимать боюсь – так ноги опухли.
– Иоффе поймал гуся, а нести сил не было, – рассказал Степанцев, – Так и бросил. Это скажи ему до войны, что не хватит сил поднять гусака…
– Пока как следует не поедим, в бой ввязываться не будем, – сказал Шапошников медленно, но твердо. – Попробуйте сходить в деревню, что за полем. Пизов там проходил мимо, немцев еще не было.
С трудом добрела группа Степанцева до этой деревушки. Немцев там, на их счастье, не оказалось. Удалось найти даже председателя колхоза.
– Нам бы поесть… – вежливо сказал Степанцев председателю.
– Конечно, конечно, товарищи. Заходите в дом, жена накормит, – предложил председатель, пожилой лысый мужчина в стареньком пальто.
– Да ведь нас не пятеро, в лесу еще сто человек.
– Тогда мы вам щей наварим, с мясом!
Капитан Шапошников, увидев, как к стоянке отряда подъехала лошадь, а на телеге стоят две бочки и от них вкусно пахнет щами, почувствовал, как закружилась голова.
– Товарищ капитан, я обед привез! – услышал он голос Степанцева. – В деревне немцев нет, жители приглашают к себе. Можно и переночевать.
Бойцов, съевших по котелку наваристых щей и опьяневших от сытости, с трудом удалось поднять.
Колонну мокрых от дождя, пошатывавшихся от утомления красноармейцев еще на окраине деревни встретила толпа женщин.
– Родимые, да какие же вы все… – заплакала одна из них, утирая глаза кончиком платка.
Женщины обступили бойцов, ребятишки совали ломти хлеба, картофелины.
– Куда ж вы пойдете, такие слабые, не дойдете, – запричитала одна из женщин, подойдя к Шапошникову. – Оставайтесь, вон у нас невест сколько. И немец, говорят, уже Москву взял.
– Замолчи, дура, – оборвал ее председатель.
– Дяденька военный, – подошел к Шапошникову мальчишка лет десяти, – а вы у нас правда насовсем останетесь? А ведь правда, что наши все равно победят?
– Победим обязательно, – ответил Шапошников. – Нельзя не победить.
У него от этих детских вопросов и таких доверчивых синих глаз навернулись слезы.
– Как же вы вот так все идете и идете? Давно? – спросил его председатель.
– От Десны, третью неделю.
– А ночуете где?
– На земле, где же еще, – просто ответил Шапошников.
– Да-а, – участливо протянул председатель. – И погода как нарочно, вот-вот морозы ударят.
– Скажите, а в соседних деревнях есть немцы? – спросил Шапошников.
– Про все не знаю. Они только проезжали, а на постое нигде нет. На большаке их много, каждый день прут и прут, конца не видать. На Москву, – вздохнул председатель. – Стало быть, не взяли еще столицу нашу. Ночевать будете или дальше пойдете?
– Если не прогоните, то заночуем, – ответил Шапошников.