Book.

В машине, конечно, не намного лучше, но там она, по крайней мере, имеет дело только с одним человеком. Даже несмотря на то, что мы уже выехали, отец продолжает испытывать глухое раздражение. Меня всегда удивляют люди, которые, чувствуя какой-то непорядок в отношениях, упорно пытаются не замечать очевидного, как будто ждут, что все как-нибудь само рассосется. Они жалеют себя, воздерживаясь от открытого столкновения, но в любом случае завершается все одним: характер у них портится совершенно, их постоянно что-нибудь раздражает.

Ей нужна твоя поддержка , так и тянет меня сказать. Но я не в том положении, чтобы давать ему советы, особенно потому, что даже не знаю, поймет ли он меня.

Так что за всю дорогу Келси не произносит ни слова. По его реакции на ее молчание мне становится понятно, что по утрам у них так всегда и бывает.

На мобильнике Келси есть функция доступа к электронной почте, но я все еще тревожусь о том, что меня можно как-то отследить. Тревога особенно усилилась после прокола с Натаном.

И вот я иду по школьным коридорам, направляясь на занятия. Я ищу возможности добраться до какого-нибудь компьютера. Мне еще все время приходится понукать Келси, заставляя ее тащить и дальше неподъемный груз нового дня. Каждый раз, когда я отпускаю вожжи, ее депрессия сразу же распоясывается и продолжает свою разрушительную работу. Было бы большим преувеличением сказать, что меня не замечают. Напротив, во мне живет болезненное ощущение, что меня все видят, но совершенно не воспринимают. С Келси заговаривают, но это похоже на то, будто все они находятся снаружи дома и обращаются к ней через закрытое окно. У нее есть друзья, но такие, с которыми можно просто скоротать время, а не делиться сокровенным.

Единственный человек, кто пытается Келси хоть чем-нибудь увлечь, – это Лена, ее напарница на лабораторных занятиях. У нас идет практикум по физике, и задание – построить систему блоков. Прежде я уже не раз выполнял подобные задания, так что это не производит на меня особого впечатления. Лену же, однако, удивляет, до какой степени Келси увлеклась работой. Я понимаю, что переборщил: построение системы блоков – не из того ряда занятий, которые способны вызвать у Келси восхищение. Но Лена не позволяет мне отступить. Она просто требует, чтобы я продолжала, на что я бормочу извинения и пытаюсь отойти.

– У тебя прекрасно получается, – настаивает она. – Гораздо лучше, чем у меня.

Пока я привожу все в порядок, приспосабливая наклонные плоскости и объясняя различные виды сил трения, Лена рассказывает мне о том, что намечаются танцы, спрашивает о моих планах на выходные. Говорит, что они с родителями, может быть, переедут в округ Колумбия. Ее живо интересует моя реакция на ее болтовню, и я догадываюсь, что обычно их разговор не доходит до этих тем. Но я не прерываю Лену, позволяя ее голосу противодействовать тем неслышным, но настойчивым голосам, которые продолжают звучать у меня в голове.

Урок заканчивается, и мы расходимся по разным классам. Больше мы в этот день не встречаемся.

В перерыве на обед я сижу в библиотеке за компьютером. Думаю, что в столовой меня никто не хватится; но, может быть, это то, о чем подумала бы сама Келси? Взросление частично и заключается в том, что появляется уверенность: реальность – это не только то, что ты думаешь о ней. Мне кажется, что разум Келси еще недостаточно зрелый, чтобы это понять, и мне становится интересно, в какой же степени понимаю это я сам. Я открываю свой собственный почтовый ящик и получаю прекрасный повод убедиться в том, что я – это действительно я, а не Келси.

А,

Ну и кто же ты сегодня?

Как странно задавать подобный вопрос! Но думаю, он имеет смысл. Если вообще что-нибудь в нашей ситуации имеет смысл.

Вчера был тяжелый день. У Джастина болеет бабушка, но, вместо того чтобы признать, что он этим огорчен, он только еще злее на всех бросается. Я стараюсь его поддержать, но получается не очень.

Не знаю, есть у тебя желание все это выслушивать или нет. Мне известно твое отношение к Джастину. Если ты хочешь, чтобы эта часть моей жизни была для тебя закрыта, я могу ничего не рассказывать. Но я не думаю, что ты хочешь именно этого.

Напиши, как проходит твой день.

Рианнон

В ответном письме я сообщаю ей о Келси и немного рассказываю о ее проблемах. А заканчиваю так:

Я хочу, чтобы ты была со мной откровенна. Даже если это меня и задевает.

Хотя и предпочел бы, чтобы не задевало.

С любовью,

А

Потом я перехожу на другой адрес, и там – ответ от Натана.

Я знаю, что понял все правильно. Я знаю, что ты такое. И я выясню, кто ты такой. Его преподобие говорит, что уже над этим работает.

Ты хочешь, чтобы я усомнился. Но я такой не один.

Увидишь.

Не жди, пока мы тебя найдем. Признавайся сейчас.

С минуту я смотрю на экран, пытаясь найти соответствие между тоном этого послания и тем Натаном, которого я знал хотя бы и один день. Кажется, что это совершенно разные люди. Обдумываю возможность перехвата контроля над почтой Натана кем-то посторонним. Еще мне интересно, откуда взялся этот «его преподобие». Звенит звонок, оповещая об окончании перемены. Я возвращаюсь на занятия, и черное облако тоже возвращается. Мне трудно сосредоточиться на словах учителя. Трудно оценивать, важно ли то, что он говорит, или не очень. Ничего из того, чему меня здесь учат, не сделает мою жизнь менее тягостной. И никто из всех ребят в классе не сможет это сделать. Я сжимаю кулаки, до боли вдавливая ногти в ладони. Единственное ощущение, которое кажется настоящим.

Отец Келси не заберет ее из школы; он еще на службе. Чтобы не ехать на автобусе, она идет домой пешком. У меня возникает соблазн пропустить эту часть программы, но выясняется, что она очень давно не ездила на автобусе и уже не помнит нужный номер маршрута. Вот я и топаю.

Снова ловлю себя на том, что у меня возникает такое естественное на первый взгляд желание позвонить Рианнон по мобильнику. Звук ее голоса помог бы наполнить смыслом этот пустой час.

Но вместо этого мне предстоит провести его наедине с Келси и ее мрачными думами. Дорога идет в гору, и мне приходит в голову мысль: а не нашла ли она еще один способ себя наказать? Проходит полчаса, впереди – еще столько же. Решаю задержаться на детской площадке, мимо которой как раз сейчас прохожу. Родители бросают подозрительные взгляды на девушку-подростка, которая явно не вписывается в ландшафт, поэтому я обхожу стороной лесенки для лазания, качели, песочницу и на самом краю площадки наконец присаживаюсь на качалку, стоящую одиноко, будто ее сослали сюда за плохое поведение.

Можно было бы заняться домашним заданием Келси, но меня больше привлекает ее дневник. Я немного побаиваюсь того, что увижу на его страницах, но мною движет главным образом любопытство. Если у меня нет доступа к ее чувствам, то я, по крайней мере, смогу ознакомиться с их частичной интерпретацией.

Так… После прочтения первой пары страниц становится понятно, что это вовсе не дневник в традиционном смысле слова. Никаких тебе мечтаний о мальчиках или девочках. Никаких переживаний по поводу разногласий с отцом или замечаний об учителях. Никаких заветных тайн, излияний чувств, обиды, выплеснутой на страницы.