– Ну да, а сейчас у нее заметный прогресс. Несколько часов среди птиц и животных…
– Послушай! – перебил ее Марк. – Я просил помочь, а не вопросы мне задавать. Давай мы сначала сделаем дело, а потом поговорим. Я уверен, мы ее быстро найдем. Серафима!
Зазвенел сотовый, и Марк размашисто зашагал вперед, унося с собой светящийся телефон.
– Ну, ты чего? – Емеля снова осветил Агату. – С нами?
– С вами только лягушек ловить.
– Да ладно, – улыбнулся Андрей. – Сейчас мы эту девчонку быстренько найдем.
– Ага, найдете вы.
– Ты, что ли, найдешь?
– Найду! Без сопливых найду.
– Ну ладно, – легко согласился Емельянов. – Найдешь, а потом чего?
– Потеряю.
– Круто! А я сегодня могу у тебя переночевать?
– Нет.
– Почему?
– Потому что дурак.
– Подумаешь…
– Вот и подумай!
– А чего тут думать? И так все понятно.
– И что же тебе понятно?
– Что ты с ним. Он от тебя не отлипает.
– С кем?
– С ним! – произнес Андрей торжественно. – Со Стрельцовым.
Агата метнула в него фонарик, и тот улетел под елку.
– Совсем, что ли? Это же фонарик! – Андрей тут же полез в колючки. – Куда ты его кинула?
Агату посетило дежавю – этот откляченный зад она уже видела.
– Где это произошло? – подошел Марк.
– Вот здесь мы расстались, – показала Агата на гнутую березу.
Не вспоминалось, была ли береза гнутой днем или ее так скрючило после встречи с Серафимой. Агата попыталась представить, что там, за этими деревьями, но она никогда там не была. Ходила с мамой только по дорожкам. Они и сейчас шли по изрытой корнями дорожке, а когда по ней скакал луч фонаря, так вообще казалось, что дорожка шевелится, как шкура гигантской змеи.
– Вы ведь вместе, да? – не унимался Емельянов – теперь он светил двумя фонариками.
– Я сейчас вместе с тобой, – огрызнулась Агата. – Не замечаешь?
– Не! – отшатнулся Емельянов. – Какое «вместе»? Я не хочу.
– Тогда чего в гости набиваешься?
– Мне переночевать негде.
– Иди к Ваську, у него пять комнат в квартире.
– А чего к Ваську, если ты разрешила?
– Серафима!
Марк стоял на границе деревьев и всматривался в темноту. Ничего там не двигалось, ничего не шуршало, никто не шел.
– Давайте до пруда, а потом в лес пойдем, – предложил он.
Как же она их сейчас ненавидела! Люто. До головной боли.
– Подождите! – воскликнул Емельянов. – Ведь если по этой дороге идти долго-долго, пройти мимо пруда, потом забраться на горку, то можно прийти к другому шоссе, а там сесть на автобус и куда-нибудь поехать.
– Куда ты собрался ехать? – спросил Марк.
– Куда угодно. Там автовокзал, и автобусы едут во все стороны.
– Тебе еще рано ехать во все стороны.
– Но ведь если захотеть, то можно это сделать!
– Если захотеть, то да. Но тебе рано.
– У меня есть деньги, я сяду и поеду.
– Оставь деньги на что-нибудь полезное. Потому что ты все равно вернешься. А денег уже не будет.
Агата начала отставать. Эти двое думали не о том. За разговором Емельянов даже про фонарик забыл. Они шагали в темноте и говорили глупости.
– Чтобы у тебя никогда денег не было, – прошептала Агата, пятясь.
Показалось, кто-то смотрит в спину. Она резко оглянулась и чуть не вскрикнула, натолкнувшись взглядом на пустоту.
Голоса удалялись – Андрей продолжал рассказывать о своих мечтах. Идиотские были мечты, как и сам Емельянов. Как и вся эта идея с Серафимой. Никакой дурак не будет до темноты сидеть в холодном лесу, домой побежит. У психов чувство самосохранения лучше всего развито, они дорогу как кошки находят. А значит, она не в лесу, а дома.
– Серафима! – принесло далекое эхо.
Теперь, без света фонариков, стали видны деревья и кусты. Выступили вперед серебристые стволы. Под ногами захрустели ветки.
Жил-был Мальчик-с-пальчик с братьями, и стало их родителям нечего есть. Они отвели мальчиков в темный лес на съедение диким животным. Мальчик-с-пальчик по дороге собирал камешки и бросал их на тропинку. Вечером по этим камешкам они вернулись.
Темнота распалась отдельными деревьями, сгустки елок стояли особняком, белели березки.
Волосы опять наползли на глаза, Агата еле успела увернуться от ветки.
– Вот черт! – прошептала она, старательно заправляя челку за уши.
– Агата! – шарахнулось эхо.
А на следующий день камешки Мальчику-с-пальчику собрать не дали, он бросал хлебные крошки, но их съели птицы. Братья заблудились и попали к людоеду. Вот тебе и добрая сказочка.
Агата остановилась. Она стояла перед густыми елками, дружным рядом загородившими ей дорогу. Сзади топорщился ветками куст.
– Серафи-и-и-има!
Нет, мальчики, конечно, вернулись. И родители были, конечно, счастливы. Мальчик-с-пальчик поступил на службу к королю, и стали они жить богато. И никто не вспоминал, как родители выгнали детей в лес.
Агата закрыла глаза, представляя Серафиму. Вот она стоит, вот улыбается, протягивает записку. Капюшон этот дурацкий. Она не боится людей, нет. Люди вокруг нее добры. Никто не бьет и не обижает ее. Она боится только незнакомых мест. А сейчас вокруг все незнакомое.
Ее, конечно, надо найти, и как можно скорее. А чего они и правда здесь ее оставили? Как помутнение какое нашло.
Темно. Очень темно и страшно. Все внутри скукоживалось, превращаясь в маленький шарик. А когда так страшно, то лучше не шевелиться. Надо замереть, натянуть одеяло на голову, чтобы оно плотно-плотно со всех сторон обняло, защитило. А еще хотелось бежать. Быстро бежать, чтобы никто не мог догнать.
Где больше всего страшно? На дорожке. Когда корни шевелятся, а макушку буравит свет звезды. Под деревьями безопасней. Но даже если ты сидишь и не двигаешься, ты хорошо слышишь. Крик будит, заставляет вставать и идти туда, где шумят. Потому что если видишь того, кто тебя ищет, от него легче спрятаться. Это весело – играть в прятки. Весело знать, что за тебя волнуются. И когда ты видишь тех, кто за тобой пришел, ты бежишь, бежишь, бежишь что есть сил прочь.
Агата рванула следом.
Кажется, это был орешник. В темноте особенно не разберешь. Рядом тонкая рябина переплелась ветвями с осиной. Дальше росло нечто широкоствольное. Выставляла колючие лапы елка.