Она остановилась перед очередной дверью, торжественно посмотрела на меня.
— Ну, нервы у тебя вроде крепкие… Гляди.
Дверь уползла в стену — я невольно отметил, что она куда толще тех дверей, что открывались перед нами раньше.
— Впечатляет? — подталкивая меня вперед, с гордостью спросила Лена. — А? Как тебе, журналист?
Я молчал, озираясь.
Это походило на какой-нибудь исполинский завод. Или атомную станцию. Или, скорее, на машинные залы электростанции.
— Главный ангар, — сказала Лена. — Хотя вообще-то он тут единственный, другого нет…
Длинный — метров триста, зал. В ширину раз в десять меньше, но все равно впечатляет. Потолок высоко над головой — и это при том, что мы вышли не на уровне пола, а на узенький балкончик, тянущийся вдоль стены на высоте трех человеческих ростов. Из стены на балкон выходили двери, вниз спускались лестницы. Все из решетчатого металла, максимально просто и функционально.
Я подошел к невысоким, чуть выше пояса, перилам, посмотрел вниз. И спросил:
— Что это, Лена?
— Корабли, — торжественно ответила она. — Звездные корабли.
Их тут было десятка три, но в пространствах ангара они терялись. Самый маленький был размером с междугородний автобус. Самый большой раза в два превосходил «Боинг-747». В формах, похоже, конструкторы ограничений не знали — зализанные аэродинамические очертания были скорее исключением, чем правилом. Подковы, диски, цилиндры, конусы — все шло в дело, будто ребенку вручили конструктор и попросили фантазировать от души. Вот что-то более или менее напоминающее самолет, разве что с крошечными крылышками, но зато с чудовищными турбинами, равномерно облепившими корпус. Рядом округлая конструкция из трех огромных серебристо-синих подков, вложенных друг в друга и скрепленных по центру дужек каплевидным наростом — кабиной. У этого корабля прохаживался мужчина, оглядывал его, будто придирчивый шофер проехавшуюся по бездорожью машину. Одет он был в джинсы и свитер, что меня искренне порадовало — оказывается, не все тут таскали униформу.
Ко многим кораблям из открытых в полу люков тянулись кабели и гофрированные трубопроводы. В ангаре было прохладно, пахло озоном и чем-то горьковато-терпким, химическим.
Мне хотелось сказать что-нибудь ироническое. Про овеществленную мечту Лукаса или волшебный сон фаната «Вавилона-5». Но рядом с этими махинами — реальными, грубыми, зримыми, кое-где потертыми, кое-где помятыми, мой сарказм скис.
— Это… это впечатляет, — сказал я. — А где мой корабль?
— Сейчас мы тебе его купим, — весело сообщила Лена. — Корабль у тебя будет маленький, хиленький — корпус «Сильвана», минимальное вооружение, снаряжения тоже не густо, но летать будет. Вон стоит похожий. — Она показала на самый, пожалуй, традиционно выглядящий корабль: сигару с короткими крылышками, с двумя узкими консолями, увенчанными тупорылыми двигателями.
— Мне вот тот больше нравится, — сказал я. — Три подковы. Возле которого мужик ходит.
— «Саламандра», — фыркнула Лена. — Простой, но юркий. Дорастешь — будет тебе и «Саламандра»… Кто там с ней возится-то? Эге-гей!
Она помахала рукой, бесстрашно перегибаясь через перила.
Мужчина резко повернулся. Вскинул руку, будто приветствуя Лену.
Над головой у меня прошел тугой порыв ветра, я покачнулся, в ушах загудело.
— Твою мать! — вдруг завопила Лена. Отскочила от перил, дернула меня за плечо. Я не удержался, упал — и над головой снова ударило ветром. Перила, за которыми я только что стоял, завибрировали и загудели, будто по ним ударили металлическим ломом. — Беги! — крикнула мне Лена. — Нет, не назад! Беги по балкону! Не вставай, сквозь пол тебя не заденут!
Упрашивать меня не пришлось. Сквозь решетчатый пол я видел мужчину, который явно целился в нас из какого-то ручного оружия. Если бы проводились мировые соревнования по бегу на четвереньках, то сегодня я показал бы достойный результат.
Несмотря на уверения Лены, мужчина продолжал стрелять — теперь уже только в меня, видимо, бегущие мишени привлекали его больше. По балкончику колотила невидимая кувалда, ударяя то впереди, то за спиной. Как ни странно, но в голове болталась лишь одна мысль — как нелепо я выгляжу, мчась на четвереньках по решетчатому балкону в исполинском ангаре, среди немыслимых звездных кораблей…
Сзади, где стояла Лена, вдруг тоже забухало. Мужчина, которого я пытался удерживать в поле зрения, вдруг раскинул руки, отлетел метров на пять и распластался по полу. Я остановился. Встал — руки болели и были содраны в кровь. Решетчатый пол явно не предназначался для беготни на четвереньках.
Лена стояла, все еще нацеливая на неподвижно лежащего стрелка пистолет. Или как тут у них полагается говорить? Бластер?
— Молодец! — крикнула Лена. — Ты его хорошо отвлек!
До меня начало доходить.
— Ты уверена, что сквозь пол он не мог меня подстрелить? — крикнул я.
Лена спрятала пистолет в кобуре на поясе и неторопливо пошла ко мне.
— Если серьезно, то все-таки мог. При удачном попадании. Но стальная решетка неплохо экранирует вибробластер. — Она виновато улыбнулась. — Пятьдесят на пятьдесят. Все зависит от точки попадания и фазы, в которой пришла волна… Короче — от твоей удачи.
Я еще раз посмотрел на стрелка. Вокруг него растекалась лужа крови, хотя никаких повреждения я с балкончика не видел.
— Ну, спасибо, — сказал я.
— Не сердись, — ответила Лена таким тоном, будто случайно наступила мне на ногу. — Все же хорошо кончилось.
Я хотел ответить, что думаю по ее поводу. Но не успел.
— А ты уверена, что кончилось? — окликнули Лену.
В дверях, откуда мы только что вышли, стояли двое. Рядышком, поскольку держали между собой здоровенный черный контейнер. Но по одной свободной руке у них оставалось, и они не преминули этим воспользоваться. Один, невысокий, очкастый, нацеливал на нас пистолет, вроде того, что был у Лены. Другой — здоровенную бандуру, по-хорошему явно не предназначенную для стрельбы с одной руки. Однако мужик и сам был такой здоровый, что видимых неудобств ему это не доставляло.
Эти тоже не любили комбинезонов и были одеты по-человечески: джинсы, рубашки. Но, пожалуй, это было единственное, что вызывало мою симпатию.
— Не знаю, кто вы, — не делая попыток достать оружие, сказала Лена, — но стрелять в ангаре из плазмомета — самоубийство.
— Это если мой друг промажет, — пояснил очкастый. — Но он редко промахивается. Руки за голову и медленно, неспешно, к нам. Ну?