Когда мы открыли глаза, через разбитое окно под потолком пробивались солнечные лучи. Они осветили горы красных кофейных ягод, разложенных для сушки на пыльном полу. В просторном помещении не было людей, кроме нас, но кашель, стоны и причитания, доносившиеся из соседней комнаты, вызвали у нас оторопь.
Лив закусила губу. Тут нельзя оставаться.
Мы развязали непромокаемый мешок и вывалили на матрац его содержимое. Все промокло насквозь. Наша роскошная городская одежда — вся липкая и тяжелая от морской воды… А, черт с ним. Мы напялили на себя свои наряды и вышли на солнце: Лив — в красном шелковом платье и в туфлях на высоких каблуках, я — в темном костюме, при галстуке, в шляпе, в черных ботинках.
В таком облачении мы чувствовали себя куда более знатными персонами, чем накануне. Пусть одежда мокрая и помятая, зато в глазах местных жителей мы разом превратились в туристов.
В маленьком магазинчике Боб отпускал своим клиентам одеколон, клубничное варенье, фуражки с лаковым козырьком. Толстая вахина пришла за резинкой. Боб натянул кусок на деревянный метр, отрезал и вручил пораженной покупательнице укоротившуюся на глазах резинку.
— Мистер Боб, — сказал я. — Нам нужны кое-какие продукты.
Он повернулся к нам, и глаза его чуть не выскочили из орбит.
— Слушаюсь, мистер, — поклонился мистер Боб.
— У вас есть еще варенье? — спросил я, когда другие покупатели забрали свои банки.
— Есть, мистер. Сколько вам угодно?
— Я возьму все, что у вас осталось. И тушенку тоже, — добавил я, быстро обозрев скудные запасы на полках.
— Ты с ума сошел? — шепотом осведомилась Лив, когда Боб принес охапку банок.
— Тихо, — прошептал я ей в ответ. — Надо пустить пыль в глаза.
— Это все, что у меня есть, — почтительно молвил Боб, уставив прилавок банками.
— Еще что-нибудь вкусненькое?
— Конфеты и шоколад. — Глаза Боба сверкали, он вытер вспотевший лоб.
— Берем. Табак?
— Какой именно?
— Я не курю. Мне для подарков.
В магазин набились островитяне, которые таращились на нас, словно на каких-нибудь знаменитостей. Мы чувствовали себя Ротшильдами в деревенской лавке.
— Может быть, возьмете одеколон таитянского производства?
— Разумеется. Давайте весь.
Следуя моему примеру, Лив тоже принялась играть роль энергичной покупательницы.
Когда стало ясно, что бой нами выигран, я достал один из своих аккредитивов и расписался на нем ручкой Боба.
— Не к спеху, не к спеху, — затараторил Боб, живо подхватывая аккредитив.
Поворачиваясь к двери, я громко сказал Бобу, чтобы товары доставили нам позже. Куда — для нас было такой же загадкой, как и для Боба, но не говорить же об этом вслух. В тот момент меня больше всего заботили две вещи: найти кого-нибудь, кто мог бы заняться нашими ногами, и присмотреть удобное местечко, чтобы сесть и вволю наесться тушенки, которую я рассовал по карманам.
Выйдя из магазина, мы чуть не столкнулись с французской парой, про которую нам накануне говорил Боб: он — тощий и застенчивый, обвешанный фотокамерами и браслетами из кабаньих клыков, она — маленькая, изящная, с темпераментом львицы и шапкой рыжих волос.
Это было все равно, что напасть на оазис в пустыне. Мы подружились с первой минуты. Мадам Рене Хамон, французская журналистка, прибыла вместе со своим фотографом во время вчерашнего шторма, всего за несколько часов до нас. Шхуна «Тереора», на которой они пришли с Таити, еще стояла на якоре за мысом.
Энергичная мадам Хамон обладала незаурядным организаторским талантом. Увидя наши ноги и услышав, где мы провели ночь, она взорвалась.
— Это скандал! Вы находитесь во французской колонии и сегодня будете спать на приличной кровати, хотя бы мне пришлось уступить вам свою!
Выяснилось, что им предоставили бывший дом губернатора, который обычно стоял под замком. К Бобу они приходят только есть. Как только «Тереора» погрузит копру, двинутся обратно на Таити.
— А с Таити — прямиком во Францию! — радостно воскликнул тощий фотограф. — Сто тысяч пальм за иголку хвои под снегом.
Мы взяли курс на жандармерию, но в это время показался сам Триффе. Окруженный толпой островитян, он выступал так, словно спал на ходу. Мадам Хамон подмигнула нам и ураганом обрушилась на бедного жандарма. Он поспешил вынуть из карманов обе руки и поздороваться с нами.
И вот уже его смуглые помощники волокут кровати, матрацы, белые простыни и половые щетки. Нас провели в коттедж рядом с тем, в котором расположились французские гости. Теперь он пустовал, а когда-то в нем жил местный врач. С некоторых пор должность врача и губернатора исполнял один человек, он поселился на Нуку-Хиве, на севере архипелага, а на южные острова ему практически не на чем было добираться.
Оставив в коттедже свое имущество, в том числе драгоценное ружье, мы со всей доступной нам скоростью заковыляли к единственной на всю долину бамбуковой хижине. В ней помещалась больница, которой заведовал чрезвычайно симпатичный и приветливый, стриженный ежиком санитар с Таити. Его звали Тераи, и он принадлежал к ставшим редкостью среди таитян чистокровным полинезийцам. Лицом, могучим телосложением и гордой осанкой он напомнил мне Терииероо, только помоложе возрастом. Услышав, что мы усыновлены вождем и получили имя Тераи Матеата, он горячо пожал руку своему тезке. Так у нас появился на Хива-Оа еще один друг.
В двадцать с небольшим лет, при среднем росте Тераи весил добрых сто килограммов, что не мешало ему быть страстным охотником и великолепным наездником. У себя на Таити он не один год проработал в больнице Папеэте. И явно не тратил время впустую. Бросив один взгляд на наши ноги, он сразу определил тропическую язву. Явись мы на несколько недель позже, объяснил Тераи, у Лив инфекция дошла бы до кости, и не миновать ей ампутации. В самом деле, бедная жительница Фату-Хивы, которая не отважилась плыть на шлюпке ни с патером Викториной, ни с нами, поплатилась за это одной ногой.
В окружении терпеливых островитян, пораженных всевозможными недугами — от зубной боли и безобидных порезов до венерических заболеваний, мы по очереди простерлись на лежанке, предоставив коренастому Тераи колдовать пинцетами и ланцетами.
Через какую-нибудь неделю нас уже не пронизывала острая боль от макушки до ступни при воспоминании о первом визите в бамбуковую больницу. Тераи поработал на совесть. Он резал, скоблил, удалял ногти, чтобы уберечь от инфекции кости, мазал нас желтовато-зеленой мазью из огромной банки. И нам стало заметно лучше.
Часть продуктов, купленных у Боба, перекочевала из нашей резиденции в домик еще одного нового друга, китайца Чинь Лу. За ширмой в его экзотической кухне уместился своего рода ресторанчик. Мы были единственными посетителями, но семейство Чиня составило нам компанию и потчевало вкуснейшими блюдами.