— Государь, государь!..
Я повернул голову. Ко мне галопом несся всадник в мундире драгунского лейтенанта. Кстати, я и здесь отступил от петровских идей, не стал копировать ни одну униформу европейской армии, а просто укоротил стрелецкий кафтан, дабы полы под ногами не путались, и повелел шить его из темно-коричневого сукна с зеленой выпушкой и «разговорами» на груди, отличающимися цветом от полка к полку. Кроме того, полки еще различались шевронами с полковыми знаками на правом рукаве. Знаки различия размещались на левом погоне, а правый, на котором переносилась тяжелая пищаль, оставался чистым, служа более подкладом, дабы плечо пищалью не слишком набивало. Еще в обмундирование входила накидка из плотной парусины зеленого цвета, используемая и в качестве плащ-палатки, и в качестве подстилки, и… шинель. Да-да, обычная солдатская шинель… ну не совсем обычная, по внешнему виду скорее напоминавшая эдакую гоголевскую (кто видел фильм «Шинель» по мотивам повести Николая Васильевича, тот меня поймет). А что — самый тот предмет. Более-менее теплая — на ходу, да если кормежка нормальная, человек ни в какой мороз не замерзнет, более-менее легкая, не тулуп и не полушубок — даже летом таскать не умаешься, да и в переноске удобная — хлястик расстегнул, в скатку скатал и на плечо накинул. Так что народ мгновенно оценил. Ну и еще моему бойцу был положен «сидор» — стандартный советский вещмешок со стягиваемой горловиной, который нормально дожил до двадцать первого века и сколько еще будет жить — неизвестно, а также миска из луженой жести и глиняная, глазурованная кружка со сплошной ручкой. Производство стандартного советского котелка, пусть даже не из алюминия, а из чего попроще, современные технологии освоить не смогли… Драгуны при том же снаряжении носили немного более нарядные зеленые мундиры с красной выпушкой и высокие ботфорты вместо стандартных сапог. У кирасиров были красные мундиры с золотой выпушкой и те же ботфорты.
— Государь! — Лейтенант лихо отсалютовал мне. Это приветствие я сам ввел в обращение, как-то раз забывшись и залихватски подбросив руку к виску во время парадного прохождения одного из новых полков, кои инспектировал. Ну внезапно ожившая армейская привычка сработала… И сей жест молниеносно распространился по всей армии. — Второй офицер третьей роты Рязанского драгунского полка лейтенант Пажий. Поляки парламентеров прислали.
Я удовлетворенно кивнул.
— Хорошо, лейтенант Пажий. Веди их сюда!
— Идут уже. Капитан Аниканов ведет, а меня упредить послал.
Я оглянулся. Из моего шатра выходили закончившие обед офицеры моего штаба, не разделившие моего желания сегодня пообедать гречневой кашей с тушенкой из солдатского котла. Что ж, как раз вовремя…
Поляки добрались до нас спустя пятнадцать минут. Как видно, идеальный порядок, царивший в лагере, произвел на них неизгладимое впечатление. Поскольку выступивший сразу после того, как они представились, львовский голова обратился ко мне с цветистой речью, в которой заявлялось, что город готов сдаться на милость победителя и его жители надеются, что солдаты столь прекрасно устроенной и, по всему видно, дисциплинированной армии будут к ним милостивы и незлобивы. Я молча слушал. Еще с начала войны я объявил, что сразу сдавшиеся города не будут подвергнуты никакому разорению и не понесут никакой иной тяготы, кроме расходов на снабжение и размещение войск. На города же, кои придется осаждать, будет наложена контрибуция. Для Львова она, например, составила сто пятьдесят тысяч злотых. Если же города, паче чаяния, придется штурмовать… Поэтому я спокойно ждал, что львовский голова скажет мне по этому поводу. В то, что контрибуция уже собрана, я ни секунды не верил. Ну ни один из захваченных мною городов не сделал этого. Торгашеская натура членов городских магистратов непременно требовала хотя бы попытаться поторговаться. На собственное горе… И он таки меня не подвел!
— Ваше величество, — бургомистр Львова на мгновение прервался и отвесил мне глубокий поклон, — городской магистрат нижайше просит вас войти в положение жителей города Львова, живущих торговлей и ремеслами, кои вследствие долгой войны пришли в полное расстройство, а также ввиду полной невозможности повлиять на графа Желябужского, командира Львовского гарнизона, решившего непременно оборонять город, и изменить необходимую сумму контрибуции.
Я милостиво кивнул, продолжая молча смотреть на львовского бургомистра, который выжидательно уставился на меня. За моей спиной послышался легкий шепоток. Я зна-аю, чем они там занимаются. Об заклад бьются, сволочи… Ну так вот вам!
— Двести! — эдаким скучающим тоном произнес я.
За моей спиной ахнули. Да, такого они от меня не ожидали. Все ж таки православный город… считается. Так что если в том, что я непременно увеличу первоначальный размер контрибуции, все были уверены — не раз были свидетелями подобного, то вот величина этого увеличения их поразила. Обычно я ограничивался увеличением максимум на десятую часть.
— Э-э-э… что? — не понял бургомистр.
— Вы просили меня изменить размер контрибуции? — все тем же нарочито скучающим голосом произнес я. — Я изменил. Новый размер — двести тысяч.
— Э-э-э… но, ваше величество, дело в том, что… — залепетал бургомистр.
— Вас не устраивает размер? — удивленно переспросил я. — Вы снова хотите его изменить?
— Нет! — взвизгнул бургомистр.
А он быстро соображает. Впрочем, иначе бы он не усидел на такой должности.
— Контрибуция должна быть готова завтра, к тому моменту, как я прибуду в магистрат. Если же сего не произойдет, я наложу арест на имущество всех членов магистрата. И возьму контрибуцию из него. Причем, — я сделал короткую паузу, — считать стоимость имущества будут мои учетчики.
На следующий день мои войска заняли Львов. Львовский гарнизон был разоружен и интернирован, его начальник и три десятка офицеров отпущены «по свои поместья». Но я не сомневался, что большая часть из них, если не все, спустя какое-то время окажутся в Кракове. Ну и пусть. Число распространителей паники никогда не бывает слишком достаточным, а оправдаться перед королем, как это они сдали такую большую и сильную крепость, как Львов, да еще даже без штурма, можно, только изрядно преувеличив силу страшного неприятеля…
В середине августа моя армия выдвинулась в направлении Сандомира, при подходе к которому я впервые за всю войну столкнулся с польским войском. Впрочем, войском собранное Владиславом ополчение можно было назвать с большой натяжкой. Возможно, именно поэтому Владислав не рискнул выступить против Скопина-Шуйского, осаждавшего столицу страны — Варшаву, а двинулся против меня. Ибо против Скопина-Шуйского у него не было даже гипотетических шансов, а здесь… и войско меньше, и что я за полководец — тоже не ясно. А вдруг?.. Ведь делать хоть что-то было надо. Территория, с которой он мог получить хоть какие-то ресурсы для продолжения войны, сокращалась как шагреневая кожа, а недовольство оставшейся ему верной шляхты из-за постоянных поражений и потерь лишь множилось. Так что перед Владиславом явственно маячила потеря не только страны, но и короны. Страну-то, чисто теоретически, еще можно было вернуть. Ну не вечно же продлится эта всеевропейская бойня? А там, глядишь, отыщутся союзники, обеспокоенные внезапным и явно опасным усилением этих московитов. А вот ежели утратить корону…