Особо одаренным полководцем я себя не считал, скорее тупо-осторожным. Поэтому, когда казаки принесли известие о приближении короля с доступным ему войском, собрал военный совет. Совет постановил перейти Вислу и двигаться навстречу королю в сторону Сандомира. Запереться в городе он вряд ли рискнет, ибо если я осажу Сандомир, то я его непременно возьму. После того как мои войска уже взяли столько хорошо укрепленных городов и первоклассных крепостей — это было совершенно понятно. А если Владислав и большинство ошивающихся вокруг него польских магнатов попадут в плен, на Польше как на стране можно было ставить крест… По всему выходило — король просто обречен именно на полевое сражение. Проиграть кое, учитывая то, что все его силы составляют набранное с бору по сосенке шляхетское ополчение численностью всего около двенадцати тысяч сабель и безо всякой артиллерии, мне надо очень и очень постараться…
Сражение завязали казаки. Шляхта ударила по ним с неимоверной яростью и, сломив не слишком-то и упорное сопротивление «лыцарей», за последние три года привыкших к почти бескровным победам, погнала их в сторону наших войск. Я же, получив известие о приближающихся поляках, отступил к ближайшему холму и приказал разворачивать на нем батареи, послав вперед драгун и велев им поддержать казаков огнем. Но те успели дать только один залп. Казаки улепетывали так шибко, что пролетели мимо спешившихся драгун, даже не притормозив. А поляки преследовали их с такой яростью, что не обратили на стрельбу драгун никакого внимания. Армию же, коя оттянулась с дороги к холму, ни те ни другие просто не заметили. И, промчавшись по дороге, затерялись в поднятой копытами пыли. Вот так и случилось, что армия короля Владислава, не успев ввязаться в сражение, мгновенно потерялась…
На холме войска простояли до вечера, разослав по округе патрули из драгун, а также из числа тех казаков, кои еще оставались при мне.
Поляки появились уже ночью, когда мы встали лагерем. Похоже, казакам изрядно досталось, так как поляки были хоть и уставшие, но воодушевленные. Потому что ничем иным нельзя было объяснить то, что они сразу же бросились атаковать уже предупрежденный патрулями и в принципе более-менее укрепленный лагерь. Пока они растаскивали рогатки, артиллеристы успели развернуть и зарядить орудия, так что накатывающаяся конная лава была встречена картечью в упор, а затем нарвалась на строгие шеренги пикинеров. Пока шла отчаянная схватка, вступили в действие более мощные орудия, размещенные ближе к гребню холма, а во фланг отчаянно сражающимся полякам ударили кирасиры и драгуны, большая часть которых были набраны из бывших поместных сотен, далеко не забывших, как пользоваться саблей. После чего поляки покатились назад. Я же все время этого крайне сумбурного сражения с важным видом проторчал на коне в центре лагеря, глубокомысленно кивая докладам вестовых и… не отдав ни одного сколь-нибудь внятного распоряжения. Со всем справились и без меня.
Утро принесло некоторое прояснение ситуации. Поляки догнали казаков и прижали их к Висле, где и учинили страшную резню. Из пятнадцати тысяч казаков, оказавшихся в страшном мешке, на ту сторону Вислы сумели перебраться не более трех тысяч человек. Остальных просто вырезали. Что было вполне объяснимо. Поляки мстили. За предательство (как они считали), за горечь поражения, за страх будущего, за все… Покончив с казаками, воодушевившиеся поляки решили не останавливаться на достигнутом и напасть на лагерь русского царя. Ну пока его войско в расстройстве и охвачено страхом перед грозной польской шляхтой… Как говорили пленные, в шедшей усталой рысью польской колонне со всех сторон сыпались обещания захватить самого русского царя и привести к королю Владиславу в цепях. Но то было уже из области фантастики…
К Сандомиру мы выступили после обеда, разослав во все концы сильные патрули из драгун и оставшихся при войске казаков, коих, правда, теперь было у меня всего полторы тысячи. А за три часа перед закатом принялись за обустройство лагеря. Прошлой ночью мы затянули с этим делом, вследствие чего укрепления получились хилыми и полки едва успели выстроиться перед польской атакой. Повторять такую ошибку я не рискнул.
Ночь прошла почти спокойно. Поляки несколько раз пытались подойти к частоколу и ограждающим его рогаткам, но их отогнали ружейной стрельбой. А может, они просто мешали нам спать. Как бы то ни было, утром моя армия, плотно перекусив, отправила естественные надобности и двинулась к Сандомиру, до которого оставалось всего около пяти верст.
Владислав встретил нас у стен Сандомира. Окинув опытным взглядом выстроившиеся перед крепостной стеной войска, генерал ван Наасхорн заметил:
— Тут не более восьми тысяч. Где остальные?
Я промолчал. Остальные могли или уже лежать в могилах и по лазаретам, или… скрываться где-то поблизости, ожидая момента, чтобы ударить нам в тыл. Впрочем, даже если тех остальных было бы все четыре тысячи человек, которых недоставало в выстроившемся сейчас перед нами войске Владислава, я сильно сомневался, что их атака оказалась бы способна так уж сильно повлиять на исход. Как говорится — Бог на стороне больших батальонов. А мои батальоны были больше всего войска Владислава как минимум в три раза. А если считать, что передо мной вся его армия, — то даже в пять…
Сражение началось атакой поляков. Они не стали ждать, пока развернутся все мои полки, и сразу же ринулись на меня. Два пехотных полка, сумевшие развернуться прямо с марша, встретили поляков в пики, дав возможность еще шести полкам развернуться поротно прямо в прилегающем к дороге лесу и двинуться вперед уже боевым порядком. Полки вышли из леса и обрушили на поляков плотный огонь. А затем за их спинами так же лесом сумели пройти кирасирские и драгунские полки и ударили в пики и сабли…
Сандомир встретил нас ключами. Потери Владислава от ночного боя оказались куда больше, чем мы предполагали. У него не было никакого резерва. Более того, перед боем он вывел из города весь гарнизон. Так что когда остатки разгромленной королевской армии начали разбегаться во все стороны, оборонять город оказалось некому…
К вечеру вернулись посланные вдогон полякам драгуны, сообщившие мне, что, по показаниям пленных, король Владислав серьезно ранен, его везут в Краков, сопровождают его несколько сотен человек и вдогон ему ринулись казаки, горевшие жаждой мщения… Я напрягся. Владислав был мне нужен. Я вовсе не собирался захватывать Польшу. Сейчас я ее просто не переварю. К тому же поляки всегда были излишне беспокойными подданными. Для любой власти. Даже для своей собственной. Вот пусть она сама с ними и возится. Ну и мне совсем не нужна была общая граница с немцами. Ну их, от греха подальше… Так что мне нужен был человек, с которым я мог бы заключить мир. И сейм, который этот мир утвердил бы. Поэтому весь этот год я захватывал земли, которые потом собирался отдать… ну когда меня шибко об этом попросят… и даже что-нибудь за это дадут.
Когда спустя два дня к Сандомиру вернулись изрядно потрепанные и очень злые казаки, доложившие, что Владислав от них ушел, я облегченно выдохнул.
А еще через три дня пришло сообщение о том, что Скопин-Шуйский взял Варшаву.