Погода снова была нелетная, тучи грузно ползли по небу. Стригун побрел на восточную окраину, благо путь составлял не больше восьмисот метров. Его голову снова забивала мистика. Какие-то духи витали в воздухе, шевелились в скорбных развалинах.
Минут за пятнадцать Стригун добрался до околицы, засел за дощатым сараем, закурил. В восточном направлении простиралась протяженная равнина с редкими перелесками. Ветер выдувал снег с возвышенных участков. Кое-где даже просматривалась черная земля с вкраплениями голого кустарника.
Вертолет, как ни странно, не превратился в снежную горку. В месте, где он клюнул носом, видимо, сходились какие-то ветряные потоки. Груда железа неплохо просматривалась с дальней дистанции – сплющенная кабина, переломанный хвост.
«Неужели нас не искали? – мелькнула в голове командира удручающая мысль. – Впрочем, нет, не может быть. Конечно, искали – в силу возможностей и представлений о том, где мы можем находиться. Но этого никто не знает! Вертолет внезапно отклонился с курса и пропал. А исследовать всю территорию, куда его могло унести – неблагодарное занятие. Тем более в условиях войны и сложной погоды».
Из всего увиденного Стригун сделал несколько выводов:
«Когда-нибудь погода прояснится. С воздуха можно будет разглядеть остатки вертолета. Посторонних в Белозани не было, нет и, возможно, не будет. Уходить из поселка глупо, надо сидеть и ждать, пока появятся люди. Придут свои – отлично, чужие – будет бой. По-видимому, последний».
Вернувшись в подвал, он обнаружил еще одну безрадостную картину. Левин жаловался на боли в ноге. Таблетки он пил регулярно, но они не помогали. Контрафактные, наверное. Андрюха снова был бледен, но шутил, явно преуменьшал тяжесть своего состояния. Простреленная нога немного посинела, сквозь швы в небольших количествах просачивалась коричневая жидкость, подозрительно напоминающая гной. Страшно было думать, что во время операции туда попала грязь.
Лазарь тоже был вял, сновал по подвалу сонной сомнамбулой. Он почти не разговаривал, отказался от обеда, случайно задел плечом трубу дымохода и взвыл от боли. Парня довели до кровати, размотали рану. Впору проводить еще одну операцию. Плечо превратилось в сплошной синяк. Его перевернули на живот и вкатили в мышцу дозу кеторола – он даже не дрогнул. Лекари снова промывали и обеззараживали рану, накладывали на нее стерильную повязку. А Лазарь молитвенно таращился в потолок, был глух и нем, ничего не чувствовал.
За третьим днем пришел четвертый, с ураганным ветром и метелью. Начиналась сезонная депрессия, как мрачно пошутил Алексей. День был хмурый, свет в окно практически не проникал. Ветер ревел с такой силой, что тряслось стекло. Мужчины хмурыми тенями шатались по подвалу.
Архипов со Смирновым снова затеяли профессиональный спор и долго не могли разобраться, чья автоинспекция круче. Потом они перешли на футбол. Обсуждать достоинства клуба «Сумы» Архипов отказался наотрез, согласился обсудить лишь его недостатки. О чем тут вообще говорить? Лучше уж о бабах.
– А у тебя жена-то есть? – спросил Смирнов.
– Развелся. – Архипов вздохнул. – Давно уж, пятый год пошел. Дети есть, а вот жены нету.
– Нельзя мужику без жены, – сказал Смирнов.
– Согласен. – Архипов усмехнулся. – Мужик без жены – как дерево без дятла. Никто не клюет, мозги не выносит.
После обеда настроение у людей было хуже некуда. Разговаривать им не хотелось. Любая тема, даже далекая от политики, в итоге приводила к столкновению двух полярных мировоззрений. Но что-то менялось в головах людей. От бесед на главную тему последнего времени всех уже подташнивало.
Алексей дремал, из последних сил стараясь не заснуть. Если он выспится днем, то что будет делать ночью?
– Лазарь на табуретку полез, – как бы просто так пробормотал с кровати Левин.
Голова командира соображала плохо. Ну, полез и полез. В груде старья за загородкой действительно имелась старорежимная колченогая табуретка. Сидеть на ней было невозможно, использовать в качестве стола – тоже затруднительно.
– Бывает, – пробормотал Алексей. – На табуретку люди обычно залезают в двух случаях: чтобы рассказать стишок или повеситься.
Вот черт! Стригун взлетел так, словно его землетрясение подбросило. Но нет, отбой тревоги.
Рядовой Лазарь действительно карабкался на табуретку, придвинутую к окну, но в руке у него не было ни веревки, ни мыла, ни плаката с надписью «Он убивал немецких солдат». Балансируя, чтобы не упасть, он выбросил вверх здоровую руку, ухватился за решетку на окне, встал на цыпочки, прилип лицом к решетке и застыл, всматриваясь, что нового там, на воле. Парень вряд ли мог что-то разглядеть детально. На улице мела поземка, снег налипал на стекло. Он старался приподняться на цыпочках, вытягивал шею. Табуретка угрожающе зашаталась.
Майор опомнился, подбежал, схватил его за ноги, заставил спуститься.
– Боец, ты сбрендил? Выйди да прогуляйся, кто запрещает? Торчишь тут как вскормленный в неволе орел молодой…
Лазарь был печален. Поперечный довел его до кровати, уложил, укрыл одеялом.
– Да уж. – Андрюха поцокал языком. – Трюк выполнен профессионалом. Не пытайтесь повторить в домашних условиях.
День волокся, как грузовик по бездорожью. Временами желающие выходили на улицу, разминали кости. Холодало, вылазки делались короче, но назрела коллективная «командировка» – кончалось топливо.
– Все работоспособные – на улицу! – объявил Алексей.
За добычей отправились только здоровые. Гаражные ворота дети подземелья давно уже разобрали по доскам. Им пришлось ломать ближайший плетень.
– Фигня какая-то! – проворчал Архипов. – Оно же сгорит как спичка. Нужно что-то солидное. – Он поплыл куда-то по снегу и через минуту закричал, что нашел дровяник запасливого сельчанина.
Тот был битком набит березовыми и осиновыми чурками! Четыре мужика полчаса таскали эти клятые дрова, и замерзли, и вспотели. Но гора получилась внушительная.
– Теперь точно до Нового года хватит, – убитым голосом сообщил Смирнов.
В их отсутствие Левин с Лазарем как-то ухитрились не перестрелять друг друга. Алексей украдкой покосился на них, когда сбивал снег с ботинок. Такое ощущение, что эти двое вели беседу. Оба сидели на кроватях. Андрюха как-то смутился, заскрипели пружины под задницей. Лазарь тоже покраснел, отвернулся, потом лег и скорчился.
«Бедняга, – подумал Алексей. – Наверное, чувствует себя преступником мирового масштаба».
К вечеру Смирнову поплохело. Он сидел на лежанке и кашлял без остановки. Физиономия его стала багровой, взгляд – мутным.
Обеспокоенный майор приложил ладонь к его лбу, сделал озабоченное лицо.
– Температура высокая. Смирнов, ты что?
– Без шапки за дровами ходил, – заметил Архипов, вскрыл последнюю бутылку водки, ссыпал в столовую ложку горсть таблеток и отправился на другой конец помещения.