Когда все было готово, распорядитель обошел вокруг каждого столба, проверяя надежность пут. Марк оказался последним, и он ощутил на себе дыхание мужчины, когда тот наклонил голову, чтобы еще раз все проверить. Внезапно мужчина замер, и Марк почувствовал, как его плеча в том месте, где еще в младенчестве Марку было поставлено тайное клеймо Спартака, коснулась ладонь.
– Что это такое? – шепотом спросил распорядитель. – Говори, мальчик! Откуда у тебя этот знак?
Марк тяжело сглотнул и с вызовом ответил:
– От моего отца.
– Твоего отца… – вслух пробормотал мужчина. – Но мне известен этот знак… Я его знаю…
– Эй, вы там закончили? – крикнул из ложи наместника Эврай.
Мужчина выпрямился:
– Да, господин. Почти готово.
– Так заканчивай поскорей!
Распорядитель обошел Марка и со странным выражением в глазах заглянул ему в лицо. А потом повернулся и жестом подозвал одного из своих людей, державшего большое ведро и ковш. Тот подошел, зачерпнул из ведра полный ковш густой красной жидкости и выплеснул ее на грудь Лупа.
– О-ох! – Луп зажмурился и в отвращении наморщил нос.
Мужчина выплеснул еще ковш жидкости ему на живот, а после проделал то же самое с Марком и Фестом. Вонь крови и подгнивших потрохов заполнила нос Марка, и мужчина отступил назад с холодной довольной улыбкой.
– Ну вот. Это пробудит аппетит наших зверюшек!
Распорядитель бросил на Марка еще один взгляд и жестом велел своей команде уйти к выходу с арены:
– Туда! К тем воротам!
Те быстро убежали к воротам и поспешили закрыть их за собой. По другую сторону арены другие люди, стоя над другими воротами, начали поднимать их вверх.
– И что это будет? – прошептал Луп. – Медведи? Волки? Львы?
– Только не львы, – ответил Фест. – Лишь в Риме позволено использовать львов.
Марк уже видел под нижней частью ворот лапы зверей, которым предстояло убить их… А через мгновение появилось и остальное. Морды, оскаленные зубы и лохматые тела. Ворота продолжали со скрипом подниматься, и первый зверь уже выскочил наружу и помчался по песку.
Марк сглотнул.
– Вот оно что… дикие собаки…
Несколько псов выскочили из клеток, скрывавшихся за подъемными воротами. Это были огромные лохматые твари с убийственными зубами. Они оглядели арену и толпу, а потом почуяли кровь на трех пленниках, привязанных к столбам напротив ложи наместника. Шум и свист толпы возбудили зверей, и псы зарычали, приподняв верхние губы и обнажив желтовато-белые клыки. Марк почувствовал, как при этом зрелище в нем застыла кровь, и услышал, как бешено колотится сердце Лупа…
– Великие боги, спасите меня… Боги, спасите меня…
Покосившись на Лупа, Марк увидел, что глаза его друга расширились от ужаса и он дергается в кожаных путах, удерживающих его возле деревянного столба. Его усилия были тщетными, но мускулы продолжали напрягаться. Луп боролся, стиснув зубы. Быстро глянув в другую сторону, Марк обнаружил, что Фест стоит совершенно неподвижно, а его лицо превратилось в маску холодного вызова. Но его щека предательски дергалась, выдавая страх, с которым изо всех сил боролся телохранитель, полный решимости умереть как можно более достойно… насколько это позволят обстоятельства. Однако Марк просто не видел возможности сохранить достоинство при такой смерти – быть разорванным на части стаей диких голодных псов. В такой смерти был только позор, тем более ужасный, что все это должно было повеселить толпу. Да, стоило все-таки принять милосердное предложение Феста… но теперь уже поздно было думать об этом.
Марк повернулся лицом к псам, которые были уже шагах в тридцати, не дальше. Беспокойство зверей, очутившихся в окружении толпы, улеглось, и они теперь шли на запах крови и внутренностей, приближаясь к Марку и его друзьям. Опустив голову и оскалив клыки, псы разошлись в стороны полукругом и то и дело останавливались, чтобы принюхаться. Один из псов был крупнее остальных, с большой головой и шрамом над глазом, – шрам был широким, шерсть на нем не росла. Зверь, похоже, был вожаком стаи, потому что шел впереди и ни одна из собак не осмеливалась обогнать его.
Марк вполне понимал, почему это так. Зверь выглядел злобным, и он обладал сложением охотничьего пса – крупный, поджарый, мускулистый. Половину его уха, похоже, кто-то давно уже откусил; на шее зверя красовался широкий кожаный ошейник с короткими железными шипами. Марк предположил, что этого пса, видимо, использовали в звериных боях, пока не выбрали для игр наместника Сервилия. Другой пес, темный, потолще, проскочил мимо него, сосредоточив взгляд на Марке, и стал подкрадываться. Крупный пес зарычал, и обогнавший его зверь вздрогнул и припал на живот, прижав острые уши; он тоже зарычал, но не осмелился противоречить воле вожака. Остальные собаки продвинулись вперед по обе стороны, выстроившись в линию.
Охотничий пес снова фыркнул, потом медленно повернул голову к Марку и сосредоточил на нем немигающий взгляд темных коричневых глаз. Марк почувствовал, как ледяной ужас сковал все его тело, и прикусил губы, сдерживая панический крик. Ему не хотелось умирать, крича от боли, когда клыки зверей вонзятся в его плоть. Но одна только мысль об этом, одно только ожидание момента, когда его начнут пожирать, парализовало его ум. Силы внезапно покинули Марка, и он упал бы, если бы не был так крепко привязан к столбу.
Луп продолжал взывать к богам, моля о милосердии, его голос с каждой секундой звучал все громче и пронзительнее. Фест бешено уставился на собак и негромко заговорил, обращаясь к ним:
– Ну же, твари! Давайте покончим с этим!
Охотничий пес с негромким ворчанием приблизился к Марку, осторожно шагая по песку. Он продолжал внимательно принюхиваться, немного склонив голову сначала в одну сторону, потом в другую. Марк крепко зажмурил глаза, не желая видеть страшного зверя, но даже сквозь рев толпы он все равно слышал дыхание собаки. Он молился всем богам, чтобы зверь сразу вонзил зубы в его горло и чтобы он быстро истек кровью и умер, избавившись от ужаса поедания заживо. Каждая мышца его тела была напряжена, каждый дюйм кожи дрожал от чудовищного ожидания.
– Нет… – донесся до него шепот Лупа.
– Не показывай страха, – сказал Фест. – Пусть они увидят, как умирают римляне.
Марк почувствовал, как мягкая шерсть прижалась к его бедру, и дернулся в путах, больше не в силах сдерживать панический крик. А потом вдруг ощутил прикосновение теплого шершавого языка собаки… и услышал тихое жалобное поскуливание. Этого он уже не мог вынести, открыл глаза и уставился вниз, на израненную голову пса. Марк чуть не закричал псу, чтобы тот прекратил. Но он не увидел в глазах зверя кровавой жажды, вообще ничего угрожающего – только восторженное сияние. Пес снова лизнул его и потерся головой о ногу Марка, и мальчик, потрясенный и не верящий собственным глазам, уставился на пса и прошептал: