– И где он будет находиться, твой Парламент? Опять в Соединенных Штатах, как ООН?
– Нет, на искусственном острове, который будет постоянно двигаться вокруг пяти континентов. Великая задача для всех судоверфей мира.
– Знаешь, что мне в тебе нравится? Что у тебя не все дома. А роман? Ты считаешь, роман может помочь?
– Да, только если не ты его напишешь! Сотни тысяч молодых людей выходят сегодня на демонстрации из чистого идеализма, никто даже не предложит им связного плана действий. Завтра, когда они узнают об этой мирной идее федерации, их будут миллионы. Всемирная демонстрация против войны в Ираке 15 февраля 2003 года собрала десять миллионов человек на всей Земле. 15 февраля – не менее важная дата, чем 11 Сентября: первая великая всепланетная демонстрация. Мир демонстрирует!
– А ты не думаешь, что уже слишком поздно, что мы переживаем апокалипсис, что цинизм всегда одолеет утопию? Что пускай себе Джимми Картер занимается миром во всем мире?
– Так или иначе, даже и из цинизма, все равно придется принимать решение и создавать единый нетоталитарный мировой порядок. Проблему голода в мире можно решить меньше чем за пять лет, но она не решается, потому что у всех свои интересы и они друг друга блокируют. А потом придет время водяных войн… Решение должны принимать все земляне, а не кучка политиков, продавшихся торговым и энергетическим компаниям. В общем, если называть вещи своими именами, то на данный момент мы живем под игом мировой диктатуры.
– «Мировой диктатуры»? Ну ты хватил! В развитых-то странах люди все-таки свободны, или как?
– Это не я сказал, это Камю.
– Ну конечно, если это Камю, тогда другое дело… ОК. Напомни мне, когда в следующий раз приедешь в Париж, чтобы я тебя сводил к дому 56 по улице Жакоб. Там-то все и началось: рождение нации, как говорил Гриффит.
– Перестань, пожалуйста, нести ахинею, да еще с набитым ртом. Это началось гораздо раньше, еще во времена шумеров. До 5000 года до Рождества Христова люди жили в раю. Государств не существовало. Это несколько шумерских царей придумали войны и националистический абсолютизм. А знаешь, где все это было? В Ираке! Эта свара идет со времен Шумерского царства. И теперь Буш обращается с Саддамом Хусейном как какой-нибудь месопотамский царек!
– Не надо так уж ругать шумеров. Они, помимо прочего, еще и письменность придумали. Кабы не шумеры, торчать бы мне на телевидении!
«Лайф-кафе» не зря так называется; здесь царит интеллигентный гомон, от которого так и хочется переделать мир в компании девиц с промытыми волосами и с именем Сэнди.
– Скажи, Трой, как ты собираешься назвать свой идеал? Ты же знаешь, обязательно нужен какой-нибудь «изм», иначе твоя утопия будет выглядеть несерьезно. Предлагаю: «Иноглобализм». Чтобы отдать должное глобализму. Или «Интернационализм». Нет, чересчур несет коммуняками… «Многополярность»? «Космополитизм»? Нет, это все слишком капиталистическое…
– Слушай, я пока не думал, но по-моему, это вопрос второстепенный…
– Да нет! Вовсе нет, это самое главное – найти название, от которого хочется встать в ряды. «Универсализм»? Нет, смахивает на «Вивенди Юниверсал». Нашел: «Планетаризм». Вот. Мы – планетаристы.
– Смахивает на секту самоубийц.
– Ну и что, тем хуже! Ты же Шарль Фурье новой эпохи! Ты наш гуру, тринадцатый апостол! О святой Трой, вежды нам открой!
– Фредерик!
– Yes?
– Это твоя которая рюмка?
– О, да все в порядке, ты что думаешь, Карл Маркс пил одну воду? Мы дурачились, мы несли бред, и все равно – хорошо во что-то верить!
Земля снова содрогнулась.
– А это что за взрыв?
– Вторая башня рухнула, – говорит кто-то из тех, кто дышал у окна.
Дымовая завеса настолько плотная, что невозможно понять, где пожар, а где пыль. Здание, атакованное после нас, обрушилось первым.
Лучше не пытаться понять, но все понятно и так: это значит, что наша башня обвалится с минуты на минуту.
– Let us pray. [122] Господи, молю Тебя, хоть в Тебя и не верю. Прими нас к себе, несмотря на наш оппортунизм.
Шума от падения соседней башни было не больше, чем от разломанной пригоршни спагетти. Наверно, такой же звук бывает от горного обвала. Сухой треск. Массовое убийство не грохочет, как гром, массовое убийство хрустит, словно надкушенное печенье. Или короткий водопад, только вместо воды – бетон.
В какой-то момент Джерри повернулся к автомату с водой, – из него неслось странное клокотание. В прозрачной бутыли возникали и лопались пузыри. Вода внутри закипала.
Нижний Манхэттен без обеих башен – это другой город; тридцать семь лет скрылись в дыму. Нью-Йорк, подправленный пламенем. Именно в такой гавани высадился Лафайетт.
Нижний Манхэттен – единственная часть города, где отсутствуют номера домов и где можно заблудиться, начать ходить по кругу; деловой центр на Манхэттене больше всего похож на какой-нибудь бардачный европейский город. В десять утра я иду по Уолл-стрит, «Улице денежной Стены». Ее так назвали, потому что здесь высилась крепостная стена, защищавшая город от индейцев. Сегодня надо было бы добавить в стену кирпичей, как в песне «Пинк Флойд». В Израиле сейчас строят стену вроде Берлинской. Скоро придется нам говорить не «Wall Street», a «Wall City», «Wall Countries», «Wall World».
На этом самом месте высились до небес две башни; но прежде здесь была бревенчатая изгородь, защищавшая наших голландских предков от алгонкуинов, медведей и волков. Изгородь построили в 1653 году, и местные жители регулярно разносили ее по бревнышку: доски и колья шли на обогрев, ими укрепляли островерхие дома, крытые глазурованной черепицей. Под моими ногами, в Новом Амстердаме, Всемирный торговый центр воссоединился с руинами колониальных построек, кувшинами для вина, кирпичами, стеклом и гвоздями былых веков, с полями пшеницы, овса и табака, с останками свиней, бродивших по мрачным улочкам трущоб, с костями баранов и людей, пришедших на эту землю с другого конца мира. Когда-то очень-очень давно на том месте, где высился Всемирный торговый центр, индейцы выращивали рожь.
Спасатели так и не добрались до нас. Вы не видели нас по телевизору. Никто не фотографировал наши лица. Все, что вы знаете о нас, – это растрепанные фигуры, карабкающиеся по фасаду, тела, бросающиеся в пустоту, руки, машущие белыми тряпками в эфире, словно обрывками облаков. Оглушительный звук падающих тел в документальном фильме братьев Ноде. Единственная лента о трагедии – произведение двух французов.
Но они не показали падающие человеческие куски, фонтаны крови, сплавленные воедино сталь, пластик и плоть. Вы не ощущали запаха горящих проводов, запаха короткого замыкания в 100 000 вольт. Вы не слышали звериных криков – таких, словно режут свиней, словно живьем разделывают телят, только это были не телята, а человеческие тела, способные умолять.