— Вообще-то я хотела тебе сказать, что здесь Блейк.
— Ну разумеется, — говорю я, стараясь держаться профессионально. — Он ведь снимается в этом фильме.
Она округляет глаза.
— Не прикидывайся такой непробивной.
— Ладно, — говорю я. — Я невероятно разгневана тем, что он сегодня сюда явился.
— Э-э, мне не хочется добавлять еще одну плохую новость, но он пришел, чтобы дать интервью.
— Интервью, — тупо повторяю я. Мне не нравится, когда Блейк дает интервью. Почему-то это всегда выходит мне боком. — Кому?
— Точно не знаю, — говорит Макензи. — Я видела только, как они расставляли аппаратуру.
Я киваю, притворяясь, что мне все равно. Хотя на самом деле мне не все равно, я всегда могу это сыграть.
С чисто рациональной точки зрения просто поразительно, как далеко я продвинулась за последние несколько месяцев. Когда Тобайас подписал контракт с Блейком, я была на седьмом небе от счастья. И не только потому, что мы с Блейком уютно устроились в стране романтических грез, но и потому, что Блейк идеально подходит для роли Страйкера. Он выглядит как морской пехотинец, если вы понимаете, что я имею в виду. А еще он в совершенстве владеет боевыми искусствами. Он начал с преподавания каратэ (или чего-то наподобие кун-фу), но потом занялся постановкой всяческих драк для кино и телевидения. Именно так мы и познакомились — на съемочной площадке моего последнего фильма, боевичка категории «Б», который было одно удовольствие снимать, хотя для моей карьеры он оказался совершенно бесполезным. А поскольку Блейк уже встречался до меня с одной или двумя кинозвездами, он не раз попадал на страницы бульварных газет и журналов.
Как только мы начали вместе появляться на публике, интерес прессы к нему вспыхнул с новой силой. А когда ему предложили сыграть роль Страйкера, его популярность среди папарацци подскочила до небес. Довольно необычно, если учесть, что он еще ни разу не снимался в кино, но так работает киноиндустрия в наши дни.
Сначала Тобайас нанял его в качестве консультанта для постановки сцен с драками. Но потом попросил заснять одну из репетиций, вечером просмотрел материал и отменил все пробы на роль Страйкера. Он сказал, что Блейк именно тот, кто ему нужен.
Я не возражала. Оглядываясь назад, я понимаю, что совершила тогда ошибку, потому что мы с Блейком расстались через месяц после того, как Тобайас подписал с ним контракт. Я умоляла Тобайаса уволить эту жалкую задницу, но он относится к числу тех самодовольных режиссеров, которые всегда все знают лучше других. А поскольку я не Анджелина Джоли (хотя немного на нее похожа: длинные темные волосы и большой рот), у меня не хватает влияния, чтобы заявить Тобайасу, что я не буду сниматься в его фильме, если он не уволит Блейка.
Влияния — или характера, если честно.
Да, Блейк вполне приличный актер, но этот фильм мой. Он должен помочь мне доказать, что я снова в строю. И Блейк не имеет никакого права устраивать игры с прессой.
— Эй, ты в порядке? — спрашивает Макензи с набитым желейными медвежатами ртом.
— Конечно в порядке.
Но если по правде, я совсем не в порядке. Потому что я не должна беспокоиться из-за Блейка и его публичных выступлений. Мне вообще не следует беспокоиться из-за Блейка. В конце концов, я настоящий профессионал, верно? То, что у меня был роман с актером, играющим вместе со мной, не означает…
Тук-тук-тук.
Резкий стук в дверь привлекает мое внимание, и мы с Мак поворачиваем головы в том направлении.
— Сьюзи, — говорю я и добавляю громче: — Входи. Тебе удалось разыскать лимон?
— Смотря что ты называешь лимоном [4] ,— слышу я до боли знакомый голос. Дверь открывается, и нашим глазам предстает тот самый тип со своей широкой улыбкой и веселыми глазами, от которых у меня слабеют колени. — Автомобиль с открывающимся верхом, что я купил в прошлом году, настоящее дерьмо.
— Ну, ребята, — радостно заявляет Макензи, — эти трейлеры слишком тесны для троих.
Она пулей мчится к двери и протискивается мимо Блейка, успев бросить ему на ходу: «Еще увидимся». Он входит внутрь, дверь за ним закрывается, и мы остаемся наедине впервые за последние несколько недель. В сердце мне вонзаются маленькие острые иголочки боли, но я ничего не могу сделать с охватившей меня радостью. Потому что это Блейк и я его люблю. Любовь для меня никогда не была проблемой. (Кстати, секс тоже, но в настоящий момент это не обсуждается.)
— Тебе следовало прислушаться ко мне, — говорю я наконец.
Довольно глупая реплика, но я не могу придумать ничего лучше.
— Относительно машины?
— Относительно много чего, — отвечаю я, глядя ему в глаза.
Я встаю со стула и направляюсь к холодильнику. Он почти пуст, но там хранится запас диетической колы и коробка божественного наслаждения, то есть моих самых любимых конфет, впервые подаренных мне на Пасху, когда мне было пять лет. Каждый день я позволяю себе только одну бутылку колы (мой тренер говорит, что газ мешает сбрасывать вес, а кофеин меня возбуждает) и две конфетки. Я беру воду и смотрю на конфеты, которые кажутся мне намного привлекательнее «Ньютонов». К несчастью, я уже съела сегодняшнюю порцию (в награду за то, что пережила и сумела сыграть трудную сцену).
Я все еще держу в руке нераспечатанный пакетик с «Фиг ньютонами» и втайне горжусь собой, потому что, невзирая на соблазн, так его и не открыла. Но теперь плевать на все соблазны в мире. Я отбрасываю в сторону «Ньютоны» и хватаю любимые конфеты. Потому что если передо мной стоит выбор, укрепить ли свою волю сахаром или предстать перед Блейком безоружной, я выбираю сахар.
Блейк смотрит на меня, но ничего не говорит, и я даю ему за это несколько очков. Он знает мое правило касательно конфет. А еще он знает, что после съемки я всегда позволяю себе маленькие радости. И тем более он должен понимать, что это он довел меня до такого состояния и это он виноват в моем маленьком грехопадении.
Если честно, я надеюсь, что он страдает от глубочайшего чувства вины. Но одновременно я благодарна ему за то, что он при этом молчит.
— В чем дело? — спрашиваю я, проглотив конфету.
Я молча поздравляю себя с тем, что не набросилась на Блейка сразу и не потребовала объяснений по поводу того, что он делает на съемочной площадке, когда сегодня его здесь быть не должно.
— Интервью, — отвечает он.
Я прищуриваюсь. Я слишком хорошо знаю его и понимаю, что здесь что-то не так. Это не просто интервью.
— С кем? — осторожно спрашиваю я.
— С Леттерманом, — отвечает он, и я мгновенно прихожу в ярость.
— Это даже не смешно!