— Вы хотите сказать, что эта девушка эксплуатировала вашего мужа?
— Именно так, профессор. — Она снова вздохнула, а потом сказала шепотом, быстро и гневно: — Эта девушка, профессор, — тихий омут, в котором водятся черти. Девушка без сердца, фальшивая, продажная. Вдобавок ко всему она ему изменяла, брала у него деньги и отдавала другому.
— Другому? — не удержавшись, воскликнул я.
— Да, одному оборванцу, с которым она встречалась по вечерам, после того как проводила целый день с моим мужем.
— И кто он такой?
— Один саксофонист. Он играл в ночном баре. Они вместе тратили деньги моего мужа. Он даже машину на них купил.
— Но в таком случае ваш муж давал ей очень много денег, этой девушке?
— Миллионы, профессор. Все учтено в его расходных записях. И знаете что еще, профессор? Хотя мы разведены, мы с мужем оставались добрыми друзьями. Приходя ко мне, он рассказывал об этой девушке. Видно, не мог удержаться, это было сильнее его, и он решил довериться мне. Так вот, этот мужчина, у которого в жизни было столько женщин, мужчина с таким опытом, этот мужчина плакал!
Вспомнив, что Чечилия тоже говорила мне о слезах Балестриери, я сказал:
— Видно, он легко плакал, ваш муж!
— Какое там легко! Мы прожили вместе много лет, и я ни разу не видела в его глазах ни слезинки. Он плакал потому, что эта девушка довела его до отчаяния. И знаете, что он говорил? Он говорил, что она — его смерть. Э, видно, предчувствовал…
— А как звали того саксофониста, которому Че… которому девушка отдавала деньги?
Вдова поняла, что это действительно меня интересует, и дала понять, что поняла. Она с достоинством выпрямилась.
— Во-первых, профессор, зовите ее по имени, зовите Чечилией. Саксофониста зовут Тони Пройетти. Он играет в «Канарино» — это бар в районе виа Венето. Ну все, мне надо идти, профессор. Еще раз простите. Если вас все-таки заинтересуют картины, вы всегда застанете меня дома. Мое имя есть в телефонном справочнике: Ассунта Балестриери. На худой конец вы могли бы купить одну для матери, а, профессор? Так вы остаетесь или пойдете со мной?
Я не захотел оставаться; попрощавшись с вдовой, я вернулся в свою студию и, бросившись на диван, погрузился в раздумье. Доказательства того, что Чечилия была продажна, все множились, но, странное дело, эти доказательства ничего не доказывали. Даже будучи доказанной, эта продажность вдруг обнаруживала в себе что-то, что начисто опровергало саму идею продажности: деньги Балестриери, как сказала сама же вдова, она отдавала любовнику, Тони Пройетти. О том, что так это и было, свидетельствовала бедность гардероба Чечилии и то, что у нее не было ни одной, даже самой жалкой, драгоценности. Если она не отдавала деньги Пройетти, куда же они в таком случае могли деться?
На следующий день после визита вдовы, дождавшись появления Чечилии, я сразу же в упор ее спросил:
— Кто такой Тони Пройетти?
Она без колебаний ответила:
— Саксофонист, он играет в «Канарино».
— Нет, кто он тебе?
— Он был мой жених.
— Вы были помолвлены?
— Да.
— И что?
— Что «и что»?
— Что произошло?
Она ответила с некоторым напряжением:
— Он меня бросил.
— Почему?
— Ему понравилась другая девушка.
— Балестриери знал о вашей помолвке?
— Конечно. Я была помолвлена в четырнадцать лет, то есть за год до знакомства с Балестриери.
Пораженный, я пробормотал:
— Но ты же всегда говорила, что Балестриери ни о ком ничего не знал, что он был ревнив, что он даже обращался в сыскное агентство, чтобы тебя выследить.
Она ответила очень просто:
— К Тони Балестриери меня не ревновал, потому что он сам появился уже после Тони, и я сразу же ему сказала, что я помолвлена. Он ревновал, когда думал, что я изменяю ему с кем-то другим.
— Но кто-то другой в самом деле был?
— Да, но это длилось очень недолго.
— Другой был одновременно с Тони?
— Нет, он появился сразу после того, как мы расстались.
— А Тони знал о Балестриери?
— Да что ты! Он убил бы меня, если бы узнал.
— Но кто же в таком случае был у тебя первым?
— Что значит первым?
— Первым, с кем ты спала.
— Тони.
— А сколько тебе было лет?
— Я тебе уже сказала — четырнадцать.
— А сейчас ты видишься когда-нибудь с Тони?
— Иногда мы встречаемся и здороваемся.
— Скажи мне еще вот что: Балестриери давал тебе деньги?
Она посмотрела на меня, помолчала и сказала, как бы преодолевая какое-то странное внутреннее сопротивление:
— Да, давал.
— Много или мало?
— Когда как.
— Что значит «когда как»?
Она снова промолчала, потом сказала:
— Я не хотела, но он давал мне их насильно.
— То есть?
— Насильно. Он знал, что у Тони нет ни гроша и что, когда вечерами мы выходим с ним погулять, у нас нет денег, даже чтобы пойти в кино, и он заставлял меня брать деньги, чтобы я отдавала их Тони.
— Это он тебе сказал, чтобы ты отдавала их Тони? —Да.
— И как это случилось в первый раз?
— Как-то я сказала ему, что из-за того, что у нас нет денег, по вечерам мы просто бродим по улицам. Тогда он взял десятитысячную банкноту, вложил ее мне в руку и сказал: «Возьми, так вы сможете по крайней мере сходить в кино».
— А ты?
— Я не хотела, но он заставил меня взять. Он пригрозил, что, если я не возьму, он расскажет Тони, что мы любовники, и тогда я взяла.
— А потом он продолжал давать тебе деньги?
— Да.
— А давал он тебе более значительные суммы?
— Так как он знал, что мы с Тони собираемся пожениться и обзавестись домом, он заставил меня взять деньги на мебель.
— И что стало с этой мебелью?
— Она стоит в доме у Тони, я ему ее оставила.
— А машина?
— Какая машина?
— Разве не Балестриери заплатил за машину, которую купил Тони?
— А, да, за малолитражку. А кто тебе сказал?
— Вдова Балестриери.
— А, эта…
— Ты ее знаешь?