– Thatte kahna bay, Goadahdahm Boetenneher, – повторил мужчина. – Tha wolde hahvneedemorr holpen thanne isseheer.
– So willetby, Gruwens, – приказала женщина.
Грохнула расшатанная ступенька, и женщина рявкнула:
– Lokepponthatt, Gruwens! The steppe bay lossed.
Бранит за неполадки. Правильно. Пусть выдаст ему по первое число.
– Ye charge yesette at nought, – пристыдила она.
– Ne gan speken rowe, – залебезил работник.
Они продолжали подниматься. Я поднял голову, вглядываясь в лестничный колодец – вдруг там наверху есть какая-нибудь площадка или приступка?
– Tha willbay doone bylyve, Goadahdahm Boetenneher.
Ботонер. А вдруг та самая Анна Ботонер – или Мария, которые строили шпиль Ковентрийского собора? Неужели это он и есть?
Я двинулся наверх, стараясь ступать как можно тише и считая ступени. Девятнадцать, двадцать.
Вбок от лестницы уходила площадка, упирающаяся в пустоту. Колокола. Точнее, будут колокола, когда их повесят. Вот я и определил свое пространственно-временное положение – башня Ковентрийского собора в год постройки, 1395-й.
Голоса пропали. Вернувшись к лестнице, я на цыпочках спустился на пару ступеней. И чуть не наступил на голову женщине и работнику.
Они стояли прямо подо мной, так что видно было макушку белого апостольника. Рванув назад, я ринулся вверх по лестнице и едва не раздавил голубя. Он возмущенно заголосил, отчаянно захлопал крыльями, словно летучая мышь, и слетел мимо меня вниз, к площадке.
– Shoo! – крикнула высокочтимая Ботонер. – Shoo! Thah divils minion!
Я замер, готовясь рвануть еще выше и стараясь не пыхтеть, но они дальше не поднимались. К голосам теперь примешивалось непонятное эхо – похоже, они отошли на дальний край площадки, и минуту спустя я прокрался обратно, откуда за обоими можно было наблюдать тайком.
Работник – в коричневой рубахе и кожаных штанах – удрученно качал головой.
– Nay, Goadudahm Marree. It wool bay fortnicht ahthehlesst.
Мария Ботонер. Я с интересом посмотрел на дальнюю прародительницу епископа Биттнера. Перехваченное слегка провисшим чеканным поясом красно-коричневое узкое одеяние с широкими рукавами, в прорезях которых виднеется желтое нижнее платье. Льняной апостольник туго охватывает круглые морщинистые щеки. Кого-то она мне напоминает. Леди Шрапнелл? Миссис Меринг? Нет, старше. Седовласую?
Мария куда-то показывала, возмущенно встряхивая апостольником.
– Thahtoormaun baydoon ah Freedeywyke.
Работник отчаянно замотал головой.
– Tha kahna bay, Goaduhahm Boetenneher.
Женщина топнула ногой.
– So willetbay, Gruwens.
Резко развернувшись, она решительно зашагала к лестнице.
Я юркнул в укрытие, готовый сию секунду мчаться наверх, но разговор, видимо, был окончен.
– Bootdahmuh Boetenneher, – взмолился работник, семеня за ней.
Я крался следом, держась на виток выше.
– Gottabovencudna do swich… – увещевал работник.
Уже и до точки переброски недалеко.
– Whattebey thisse? – вдруг озадачилась женщина.
Я осторожно спустился на ступень, потом еще на одну, пока не увидел их снова. Мария Ботонер показывала на что-то в стене.
– Thisse maun bey wroughtengain, – напустилась она на работника с новой силой, и над ее головой, словно нимб, засияло едва заметное мерцание.
Нет, только не сейчас! Проторчать тут всю ночь, и теперь…
– Bootdahmuh Boetenneher… – скис работник.
– So willet bey, – тыча костлявым пальцем в стену, оборвала его Мария Ботонер.
Мерцание разгоралось. Сейчас кто-нибудь из них поднимет голову и заметит.
– Takken under eft! – велела она.
Ну давай же, давай, пообещай ей, что все починишь.
– Thisse maun bey takken bylyve, – напомнила она и наконец двинулась вниз.
Работник возвел глаза к небу, подтянул веревочный пояс на круглом брюхе и поплелся за ней.
Две ступени. Три. Апостольник скрылся за поворотом лестницы, потом вынырнул снова.
– Youre hyre isse neyquitte till allisse doone.
Дальше медлить было нельзя – лучше рискну попасться им на глаза. Ничего, в Средневековье верили в ангелов, если повезет, за небесного посланца меня и примут. Сияние разгорелось в полную силу. Я ринулся вниз, перепрыгнув через голубя, который взлетел с громким гвалтом.
– Guttgottimhaben! – пролепетал работник, и оба уставились на меня.
Мария Ботонер перекрестилась.
– Holymarr remothre…
А я нырнул в уже закрывающуюся сеть и растянулся на прекраснейшем в мире кафельном полу лаборатории.
С растущим ужасом и отчаянием мы осознали <…> что больше ничего сделать нельзя.
Настоятель Говард
В лаборатории – Чересчур запоздалое прибытие – Письмо в редакцию – В башне – Я определяю пространственно-временное положение – В соборе – Опрометчивый поступок – Табак – Дракониха – Шествие – В полицейском участке – В убежище – Что, съели? – Верити отыскалась – «Наш красавец собор!» – Ответ
Пусть только это будет 2057-й, а не 2018-й. Я поднял голову. Да, на этот раз осечки нет. Надо мной склонялась Уордер, заботливо протягивая руку. Однако, увидев, что это всего лишь я, она выпрямилась и возмущенно подбоченилась.
– Вы что здесь делаете?
– Здесь? – в свою очередь, возмутился я, отскребая себя от пола. – Объясните лучше, что я делал в 1395 году. И в «Блэкуэлле» 1933-го. И где Верити?
– Марш из сети! – велела Уордер, садясь обратно за пульт и начиная печатать.
Занавеси поползли вверх.
– Выясните, куда подевалась Верити. Она перебросилась вчера, и что-то засбоило. Она…
Уордер жестом приказала мне замолчать.
– Декабрь, одиннадцатое, – произнесла она в приемник пульта. – Четырнадцать ноль-ноль.
– Вы не понимаете. Верити пропала! С сетью что-то творится.
– Минуту… – Уордер не сводила глаз с экрана. – Восемнадцать ноль-ноль. Двадцать два ноль-ноль. Каррадерс застрял в Ковентри, и я пытаюсь…
– А Верити, возможно, застряла где-нибудь в темнице! Или в пылу сражения при Гастингсе. Или в клетке со львом в зоопарке. – Я стукнул кулаком по пульту. – Немедленно выясните, где она!
– Минуту. Декабрь, двенадцатое. Четырнадцать ноль-ноль. Восемнадцать ноль-ноль…
– Нет! – Я отвернул от нее раструб приемника. – Сейчас же!