– Комбинезон давай и шлем, – сообразил я в последний момент.
Каррадерс оглянулся на мистера Дануорти и начал раздеваться.
– В чем была Верити? – спросил мистер Дануорти.
Каррадерс вручил мне комбинезон, который я тут же натянул прямо на костюм.
– Длинное белое платье с высоким воротом под горло, – ответил я и понял, что ошибся еще в одном предположении. Ее одежда не вызовет никакого диссонанса во время воздушного налета. Всем будет попросту не до того. А если кто и заметит, решит, что девушка впопыхах выскочила из дома в ночной рубашке.
– Вот, возьмите. – Ти-Джей подал мне дождевик.
– Держите пятиминутный интервал, – попросил я, забирая дождевик и заходя в сеть.
Уордер опустила занавеси.
– Если угодишь на кабачковое поле, – напутствовал Каррадерс, – амбар на западе.
Сеть замерцала.
– Берегись собак, – успел я услышать. – И фермерши…
Я очутился там же, откуда исчез. В кромешной темноте. То есть я попал в следующую ночь – или в любую из тысячи ночей, сотни тысяч ночей, которые пережил собор за Средние века. А Верити сейчас под бомбами. Мне же остается только сидеть тут и ждать, пока снова откроется чертова сеть.
– Нет! – Я в сердцах саданул кулаком по каменной кладке.
И мир взорвался звуками.
Протяжный свист, потом взрыв, потом тарахтенье зениток на востоке. Темнота расцвела бело-голубыми сполохами, затем окрасилась багряным. Потянуло дымом.
– Верити! – крикнул я и рванул вверх по лестнице к колоколам, не забывая на этот раз считать ступени. Подернутое дымом рыжеватое зарево давало достаточно света.
Добежав до платформы с колоколами, я крикнул наверх: «Верити! Ты здесь?»
Голуби, далекие потомки того, которого я чуть не раздавил шестьсот лет назад, ринулись, хлопая крыльями, из верхнего лестничного колодца прямо на меня.
Значит, там ее нет. Я помчался вниз, зовя ее, пока не добежал до перебросочной ступени, и оттуда начал считать заново.
Тридцать один, тридцать два.
– Верити! – звал я, перекрикивая гул самолетов и рев запоздалой и уже никому не нужной сирены воздушной тревоги.
Пятьдесят три, пятьдесят четыре.
– Верити, ты где?
Вот и подножие. Пятьдесят восемь. «Запомни», – велел я себе и, толкнув дверь башни, выскочил к западному порталу. Здесь дымом тянуло сильнее, к нему примешивался какой-то густой едкий запах, похожий на сигарный чад.
– Верити! – позвал я, наваливаясь на тяжелую дверь, ведущую из башни в неф.
В соборе было темно, если не считать лампады над распятием и красноватых сполохов в окнах клерестория. Я попытался прикинуть, который час. Грохот разрывов и сирены большей частью слышны с севера. Вокруг органа дым клубами, но Капелла ременщиков еще не горит, а ее подбили раньше всех. Значит, сейчас не позже половины девятого, и Верити провела здесь лишь несколько минут.
– Верити! – Эхо разнеслось по темному собору.
Капелла торговцев тканями пострадала от первой же партии зажигалок. Я ринулся по главному проходу к хору, кляня себя, что не догадался прихватить фонарик.
Зенитки смолкли и сразу затарахтели с новой силой, а гул самолетов стал громче. С восточной стороны, совсем рядом, ухала бомба за бомбой, окна озарялись призрачными вспышками. Половина окон – та, из которой убрали витражи, – была либо заколочена, либо затянута затемняющей бумагой, но три витражных окна по северной стороне стояли нетронутыми, и мелькающие за ними зеленоватые вспышки раз за разом окрашивали церковь в жутковатый красно-синий. Верити нигде не было. Куда она подевалась? По логике, должна была оставаться у переброски, но, видимо, испугалась бомб и где-то укрывается. Где?
Гул самолетов перерос в ожесточенный рев.
– Верити! – перекрывая его, позвал я, и по крыше словно град забарабанил, сменившийся ударами и приглушенными криками.
Пожарная охрана тушит зажигалки. Может, Верити услышала топот и спряталась?
Над головой громыхнуло, потом раздался визжащий, захлебывающийся звук. Я посмотрел наверх – и вовремя, потому что в меня чуть не угодила зажигалка.
Она упала в ряды, шипя и плюясь раскаленным металлом на деревянную скамью. Схватив с соседней спинки молитвенник, я сбил фырчащий цилиндр на пол. Зажигалка покатилась в проход и уткнулась прямо в торец противоположного ряда. Я отшвырнул ее ногой, однако дерево уже тлело. Зажигалка плевалась и искрила, вертясь, словно живая, а потом вспыхнула белым пламенем, ударившись о генофлекторий.
Ножной насос. Я завертел головой в поисках, но, видимо, все унесли на крышу. На глаза попалось висящее у южных дверей ведро – я кинулся к нему, надеясь, что там песок. Есть! Промчавшись обратно через полнефа, я опорожнил ведро на зажигалку и уже загоревшийся генофлекторий, а сам отскочил, ожидая, что сейчас рванет.
Не рванула. Тогда я выкатил зажигалку ногой на самую середину прохода и затоптал рдеющий генофлекторий. Брошенное ведро закатилось под скамью. Завтра его найдет причетник и разрыдается.
Я застыл, провожая взглядом ведро и думая о том, что сделал. Действовал без оглядки, как Верити, когда спасала кошку. Еще один опрометчивый поступок. Только он вряд ли изменит ход истории – люфтваффе уже ровняет с землей все возможные диссонансы.
Я оглянулся на Капеллу торговцев тканями. Пламя лизало резной деревянный потолок, и ведра с песком против него были бессильны. Через два часа собор окажется полностью охвачен огнем.
Что-то с глухим взрывом приземлилось за стеной Капеллы ременщиков и озарило ее вспышкой. Я успел разглядеть деревянный крест пятнадцатого века с резным изображением коленопреклоненного ребенка у основания. Еще через полчаса настоятель Говард увидит его уже сквозь стену огня, потому что весь восточный торец собора будет полыхать.
– Верити! – крикнул я, и эхо раскатилось по вновь объятому темнотой нефу. – Верити!
– Нед!
Я крутнулся на месте волчком и с криком «Верити!» рванул назад по главному проходу. Там, в торце, я затормозил с разгона и, позвав еще раз, застыл, прислушиваясь.
– Нед!
Снаружи. У южного портала. Я запрыгал между скамьями, спотыкаясь о генофлектории, держа курс на южные двери.
Сгрудившиеся там люди с тревогой смотрели на крышу, а два хулиганистых молодчика, засунув руки в карманы и небрежно привалившись к фонарю на углу, обсуждали, что там горит чуть западнее.
– Откуда куревом тянет? – лениво, словно о погоде, спросил долговязый.
– Табачная лавка на Бродгейт, – ответил второй, пониже. – Надо было туда слазить и натырить себе, пока не пыхнуло.
– Вы не видели, тут девушка из собора не выходила? – обратился я к ближайшей из зевак – женщине средних лет в платке.