Сокан обнаружился в таверне, где обычно собирались стражники из дворцовой охраны после обходов и служб. Он уже изрядно выпил подогретого вина и, завидев родственника, вскочил с места, опрокинув скамейку. Разносчик вина сделал ему замечание и тут же получил в ухо. Кто-то вступился за разносчика, началась драка, причем Сокан в это время был уже на улице вместе с мастером, забыв при этом расплатиться за выпитое.
– Таковы столичные нравы. – У него слегка заплетался язык. – Никакого уважения к служилому люду. Прислуга распоясалась. А все эти большеглазые дьяволы мутят воду!..
– Ты можешь устроить встречу с кем-нибудь из ученых?
Тут Сокан споткнулся и чуть было не улетел в канаву.
– А вот этого не надо. – Он почти протрезвел. – Подкупить ученого мало кому удавалось. Можно все испортить. Решение будет по справедливости.
– Это тебе сам Наследник сказал? – недоверчиво осведомился мастер Ганзак. – У тебя такой высокий чин?
Сокан обвел мутным взглядом улицу, освещенную гирляндами разноцветных фонариков над увеселительными домами.
– Кто я такой, чтобы со мной разговаривал Наследник? – хитро прищурившись, произнес он. – Я знаю свое место, и если будет воля Неба – возвышусь до начальника стражи. Или буду изгнан из дворца, если сила земли превзойдет небесное предписание. Но у меня есть уши, а во дворце много языков, в том числе и болтливых. Однако нам надо выпить хорошего вина за благополучное разрешение…
В палату, где собрались ученые, Отора привели в новой одежде. Увидев это, мастер Ганзак приободрился – опасных преступников облачают в рубище и заковывают в тяжелые цепи.
Ученые сидели за четырьмя длинными столами по шесть человек. Столы были расставлены квадратом, а в середине – небольшая узкая скамья для подсудимого. Посторонних в зал не пустили, лишь мастеру да чиновнику по особым поручениям, которого прислал Наследник, позволили занять места у стены.
Вопросы, которые задавали ученые, мастеру были непонятны. Отора спрашивали о том, сколько времени он учился искусству создания молитвенных беседок, знает ли он отличия между школами Северных княжеств и традиционных канонов Логва, использует ли он при варке лака цеженые или вываренные масла, какими камнями затачивает инструменты и какими правит…
Отор отвечал быстро и без запинки, порой увлекался и подробно рассказывал, что именно надо добавлять в рыбий клей, чтобы тот высыхал как можно медленнее и не протухал при этом. Слушая внука, мастер Ганзак порой улыбался в седую бороду, гордясь его знаниями, а порой хмурился, когда внук слишком откровенно делился секретами мастерства. «Впрочем, – успокаивал себя мастер, – книжникам вряд ли придется когда-либо брать в руки музыкальный молоток или рубанок, да и стары они, чтобы учиться высокому мастерству. Вопросы и ответы никто вроде не записывал, но кто знает, не сидит ли писарь за ширмами?..»
Потом один из ученых так же благожелательно спросил, какой инструмент лучше – рубанок из яблони со стальным лезвием или саморежущие палочки из Фактории?
Тут вмешался другой ученый и сказал, что саморежущие палочки никуда не годятся, потому что они как бы ошкуривают дерево толстыми слоями, тогда как для тонкой работы всегда можно изменить высоту лезвия рубанка.
– У саморезов тоже можно изменять глубину, – сказал Отор. – Там есть особое кольцо…
Он замолчал, а мастер Ганзак чуть не застонал. На его глазах внук признался не только в общении с чужаками, не только в незаконной мене или торговле, но и в использовании запрещенных предметов.
Ученый в халате, расшитом большими красными с золотом цветами, посмотрел на мастера и, словно угадав его мысли, проговорил:
– Мы знаем, что мастер Отор пользовался многими инструментами чужаков, но не вменяем это в вину. Инструменты – всего лишь предметы, вещи. Хитроумие их создателей опасно, но лишь со временем, когда потребность в этих инструментах станет подобна неутолимой жажде. И ради приобретения нужных и ненужных вещей могут произойти великие несчастья, которые обычно происходят во времена нарушения канонов и установлений.
– Однако он все же нарушил предписания, – сердито заметил другой ученый и принялся ворошить свитки, лежащие перед ним.
– Суть не в нарушении, а в желании нарушить, – заявил третий. – Следует отличать умысел от случая. В кодексе о наказаниях Второй династии говорится о четырех умыслах и восьми нарушениях, за которые полагается…
Мастер Ганзак дождался перерыва и попросил вызвать на слушания законника, чтобы тот мог дать вовремя нужный совет. Некоторое время ученые спорили о том, следует допускать законника в палату или нет.
– Дело-то простое. – Ученый в цветастом халате вдруг обратился к мастеру Ганзаку: – Мы тут собрались просто немного поболтать, увидеть старых друзей. Хотите – пригласим вашего законника. А то сразу вынесем приговор и не будем отнимать время друг у друга?
– Вот это я называю серьезным нарушением канона судопроизводства, – вскричал ученый с заплетенными в косицу седыми волосами. – Чем тогда вы отличаетесь от большеглазых дьяволов, ищущих, как бы внести сомнения в наши обычаи, подорвать устои?!
– Я испытывал вас, – рассмеялся ученый в халате. – На самом деле мы ни на волос не отступим от процедуры. К сожалению, шум об этом деле поднялся большой, и слишком много людей заинтересованы в том или ином решении.
На третий день привели законника, и если до той поры мастер Ганзак понимал лишь каждое шестое слово, то теперь он вообще перестал что-либо понимать. Время от времени законник вставлял свои толкования канонов, но старик все больше убеждался в том, что деньги потрачены напрасно и внук непременно будет осужден за то, что встречался с чужаками.
Между тем законник осторожно поворачивал разговор в сторону дозволенных отношений с большеглазыми дьяволами, о благе, которое может принести с соизволения Наследника торговля с ними, и наконец намекнул на интерес армейских к оружию чужаков.
– Вот-вот, – сказал ученый с косицей, – об этом и я говорил Наследнику. Стоит только начать, как не успеем опомниться, и чужаки будут маршировать по нашим улицам со своими огненными копьями наперевес. А потом они начнут диктовать нам законы.
– Большеглазых дьяволов немного, и они смертны, – возразил ученый в халате. – Их можно убить стрелой или копьем. Они такие же, как мы…
Тут он как бы поперхнулся, но возмущенные взгляды присутствующих заставили его извиниться за то, что он посмел сравнить чужаков с людьми.
– И наконец, – продолжил ученый с косицей, – мы готовы принять новое, если оно полезно и приемлемо. Мы судим в итоге не намерения, а дела.
– Мастер Отор славен именно делами, – произнес законник. – Достаточно посмотреть на его работы, и все станет ясно.
– Да, тут я соглашусь с вами, – откликнулся ученый с косицей. – Молитвенные беседки очищают помыслы, избавляют от страхов и наполняют покоем. Сколько безумия приносили неслышные звуки вечерних ветров при Второй луне, пока великие мастера времен легендарных правителей не научились подавлять музыку страха, злобы и враждебности мелодиями Высокого Неба! И все же слишком много в мире остается порочного, установления нарушаются, каноны подвергаются сомнениям… Поэтому нужда в мастерах была и будет неизбывна. Слава и почет им. Однако спрос с них тоже особый. Так пройдем же в храм Западного придела и посмотрим на работу мастера Отора.