Найдёныш подошёл к маленькому оконцу и, повозившись немного, вынул из рамы стекло. Осмотрел проём. Довольно кивнул. И, извиваясь, как уж, вылез наружу. Абигаль не видела, что происходило дальше, но звуки впитывала в себя, как песок воду – все, до самого малого.

Через несколько минут мальчишка вошёл в дом, во внешнюю дверь. Двое разбойников вскочили из-за стола. Они резали хозяйским, наточенным Португальцем ножом, хозяйский же окорок и сейчас, растерянно встав по обе стороны печи, машинально жевали.

– Он же спрятался там! – кивок в сторону запертой половины. – Или это ещё один малец? Эй, ты кто?

Мальчишка подошёл к столу, подтянул к нему за рукав того, кто был ближе. И – заговорил.

Он сказал одно только, никому не понятное слово:

– Княф!

И, лёгким движением взяв со стола нож, вонзил его разбойнику в живот – глубоко, по самую рукоятку. Затем, не дожидаясь, пока тот, хрипя, осядет на пол, сунул руку в щель между топчаном и печкой и вытащил тускло блеснувший жёлтым клинок. Второй гость, пятившийся к двери, даже не заметил лежащий на лавке кистень. Он, споткнувшись о порог, вывалился наружу и побежал к скале, истошно крича: “Он демон! Он демон!” Ломая ногти, принялся лезть на скалу, к третьему компаньону, и всё оборачивал назад белое от страха лицо, следя – какое расстояние между ним и лезущим следом невиданным, со спокойным взглядом убийцей. Влез, распрямился – и вскрикнул от ужаса: их третий товарищ лежал, опрокинувшись навзничь, подвернув руку под спину. В шее у него, сбоку, торчал его собственный нож. Рядом лежала невесть как у него появившаяся откупоренная бутылка яблочного вина. Над скалой стоял острый запах крови и сидра. Из секундного оцепенения его вывел шорох влезшего на верхнюю площадку скалы преследователя. Вскрикнув, разбойник прыгнул и покатился по камням к неторопливо текущей реке. Подросток подошёл к краю скалы, посмотрел вниз. Человек, – маленькая фигурка, поднявшись, захромал к реке. Одна рука его висела, как плеть. Он, если принять его торопливое ковыляние за бег, вбежал в воду и, загребая одной рукой, поплыл. Он сделал десять или пятнадцать гребков – и скрылся под водой, и больше уже не показывался.

Абигаль, положив топор невдалеке от себя, забралась на кровать и села в углу, прижав к себе дочек. Она напряжённо вслушивалась – что происходит за стенами. А за стенами была тишина.

Тишина стояла до вечера, пока не приплыл Португалец. Он вбежал в дом, переступил через мёртвое тело разбойника и дико прокричал:

– Абигаль!!

Она с усилием вытянула засов и толкнула дверь. Встала в проёме, с похудевшим лицом, с топором в тонких руках.

– Где, – спросила глухо, – наш сын?

Мальчишки нигде не было видно. Клинок его был аккуратно поставлен на место, возле печи.

Абигаль наскоро поведала мужу, что здесь произошло. Тот посидел, стиснув зубы, на лавке. Помолчал. Потом встал, чтобы унести тело разбойника в лодку, но Абигаль остановила его: “Это – потом”. Она привела его в спальную половину, к дочкам и весёлым и беспечным голосом проговорила:

– Тут глупые дяди пришли нас напугать. А мы от них спрятались.

– А где ты был, папочка? – спросила, уже почти смеясь, старшая девочка.

– Как это где? – произнесла Абигаль. – Он их прогонял.

– Ой, они там белочек не напугали? Я побегу посмотрю!

– Нет, милая, – подхватил её Португалец. – Я там сначала наведу нужный порядок. Посидите тут с мамочкой, хорошо?

Он быстро унёс тело в лодку и затёр следы крови. Потом позвал девочек, и они отправились навестить белок и ёжиков. Абигаль в это время нагрела котёл воды и тщательно вымыла всё в доме – и столик, и лавки, и пол. Потом сняла с колышка на стене связку высохших можжевеловых веток, подожгла, и огнём их и дымом обнесла оба помещения внутри – и весь дом снаружи. Потом родители искупали девочек, уложили их спать, а сами до утра сидели возле печи.

Утром Португалец увёз тела двух разбойников к дальнему бору. Там он выбрал поляну пошире, навалил кучу веток и толстых сучьев, втащил незваных гостей наверх и поджёг ветки. “Некогда вам яму копать”, – шептал он, крестясь, – “некогда”.

Когда он приплыл обратно, жизнь на острове текла так, словно ничего не случилось.

– А нас больше не придут пугать? – спросила старшая дочь.

– Нет, милая. Не придут.

– Ты далеко их прогнал?

– Очень далеко. Очень.

Португалец вошёл в дом, обнял прильнувшую к нему Абигаль.

– Видишь, – клинок оставил? Значит, вернётся.

– Но куда он мог уйти? Для чего? Может, был ранен – и умер?

– Не думаю. Он унёс мой сачок для рыбы. Значит, имеет какую-то цель.

Мальчишка вернулся через неделю. Ночью. Так, что его никто не видел. Проснувшиеся утром обитатели острова отперли дверь, вышли – и обнаружили лежащий на лавке сачок. Здесь же лежал мокрый, измазанный тиной узел из их домашнего полотна. Португалец развернул его. Внутри были золотой женский браслет, несколько мешочков с золотыми монетами и два больших, из золота с серебром, канделябра.

– Больше мы его не увидим, – потерянным голосом сказал Португалец. – Если он и вернётся – то очень не скоро.

– Почему?! – вскинула на него горестные глаза Абигаль.

– Его клинок исчез.

История эта имела ещё одно мало кому известное продолжение. Мельник и его сын сидели за громадным обеденным столом, ждали, когда кухарка подаст ужин. Вдруг отворилась дверь и вошёл Португалец. Лицо его было закаменевшим. Руку его оттягивал книзу мешок с чем-то тяжёлым. Сын мельника задохнулся, побагровел. Рот его стал раскрываться, как у выброшенной на берег рыбы. Португалец подошёл к столу, приподнял мешок и с грохотом вывалил на дубовые доски нож, топор и кистень. Сложил пустой мешок аккуратно, сунул его под мышку, повернулся и вышел.

– Ч-что это з-значит? – заикаясь, спросил чего-то вдруг испугавшийся мельник.

Но сын вместо ответа сгрёб железо в обе руки и утащил страшную ношу на мельницу. После этого он сел за стол и всю ночь не переставая пил вино – из кувшинов через край. Под утро он взял зажжённую лампу и, шатаясь, пошёл на мельницу – ещё раз проверить, надёжно ли спрятаны разбойничьи инструменты. Здесь он уронил лампу в солому – и сбить огонь не сумел. Хотел убежать, но пьяные ноги не подчинились. А мельницу потушить не смогли.

РАЗГОВОР НА КОРМЕ

Йорге умолк. Бэнсон долго стоял у фальшборта, изредка покачивая головой.

– Разве это возможно, мастер? – спросил он после длительного молчания.

– Что именно? – поинтересовался старик.

– Чтобы мальчик в четырнадцать лет один убил троих взрослых мужчин.

– Тебе это кажется невероятным? Но вот скажи, сколько лет, по-твоему, должно быть человеку, который написал огромный музыкальный труд, – оперу, например? Да сам же её и исполнил?