— Вот гадина.
Когда Адония пришла в себя, она лежала в своей кроватке, укрытая несколькими одеялами. Над ней склонилось чьё-то лицо. Она слабо прошептала:
— Александриночка…
Прижав палец к губам, Александрина оглянулась, достала фигурку золотокрылого ангела и, отпахнув край одеял, положила её рядом с Адонией. Руки девочки коснулись бумажные, наклеенные на воск одежды серафима.
— Всё хорошо! — проговорила Александрина, поправляя на девочке одеяла. — Теперь будет всё хорошо!
Когда Адонии разрешили вставать, первое, что она сделал — спрятала своего ангела в пустой заброшенной комнатке. Потом в эту комнатку снесли какой-то хлам и двери заколотили.
Метресса после этого случая приказала себе быть осторожной. На содержание этой дворянки дают хорошие деньги. Кто их стал бы платить, если бы с ней что-то случилось? Время от времени, когда маленькая воспитанница показывала характер, ей доставались розги, но боль питомица Люпуса научилась терпеть. Затаённую ненависть донны Бригитты к ней, строптивой малявке, девочка приняла как неизбежную сторону жизни и не очень-то обращала на неё внимание. В размеренной повседневности было нечто иное, что всецело, по-настоящему занимало её: принимаемые в пансион новые воспитанницы. Они приносили с собой то, что было для маленькой сироты очень ценным: знание большого мира. Того самого мира, который у неё отняли, когда заперли здесь, в помещении бывшей тюрьмы. Мира, что жил где-то там, за стенами, и ждал её, и пугал, и притягивал. Адония окружала вновь прибывших воспитанниц заботой и участием, посвящала в объявленные и тайные законы местного бытия, предостерегала от опрометчивых поступков, а взамен с необъяснимым трепетом ждала рассказов о загадочном мире, что жил своей жизнью по ту сторону стен. Её до дрожи волновало то, что называлось коротким словом «город», отчего там много людей? Отчего много карет? Какие там торговые лавки? Что в них продают? Какие бывают деньги? Правда ли, что люди умеют построить дом, который может переплыть море? Какое интересное у него имя: «корабль»! Действительно ли девочки и женщины носят не одинаково серые платья, а самые разнообразные и цветные?
Новую воспитанницу, темноглазую Фиону, к метрессе Бригитте привезли за день до появления в пансионе патера Люпуса.
Так же, как и пять лет назад, распахнув дверь с округлым верхом, сестра Ксаверия прокричала:
— Новенькая!
И тотчас в коридор выбежали две служки, и с ними — взволнованная Адония.
— Доброе утро, моя прелесть! — звонко выкрикнула она, порывисто обнимая покрасневшую, смущённую девочку лет десяти-одиннадцати. — Я — Адония, а тебя как зовут?
Служка с бородавкой над бровью раздражённо отпихнула её, но Адония, не обратив на это никакого внимания, изогнулась, как змейка, шмыгнула — и снова приблизилась к незнакомке. Приблизилась, схватила за руку, уставила в покрасневшее личико ждущий ответа взгляд.
— Фиона, — едва слышно проговорила девочка.
— Тут вот как, Фиона, — заторопилась Адония. — Вот это — сестра Александрина, она добрая и с ней можно поговорить. Вот это — сестра Ксаверия, она всегда злая и никого не любит…
Сестра Ксаверия в ответ на это, размахнувшись, продемонстрировала готовность отвесить Адонии подзатыльник, но на действие не решилась, а лишь прошипела: — Жди розги сегодня! — на что Адония, увлекая за собой Фиону, лишь досадливо обронила: — Вот, убедилась?
Александрина, оставив новенькую на попечение Адонии, отправилась приготовить мыльню. Вторая послушница, подхватив сундучок, с которым прибыла Фиона, куда-то его унесла. Ксаверия, бормоча ругательства, заковыляла к донне Бригитте — жаловаться.
Адония, приведя новую подружку в большую общую спальню, усадила её на свою постель и деловито спросила:
— Ну, как доехала?
Фиона с едва заметным кивком ответила:
— Хорошо, — и, в свою очередь, спросила: — Здесь волосы всем отрезают?
— Нет, не всем, — сказала Адония, проводя ладошкой по своей коротко остриженной голове. — Считается, кто из девочек хорошо запоминает науки и прилично себя ведёт — те могут иметь длинные волосы. Остальные — нет. Но это враки. На самом деле длинные волосы у тех, кто угождает донне Бригитте. А если ты ей не понравилась — будь хоть самой лучшей — раз в три недели тебя будут стричь.
— Мне будет жалко мои волосы, — прошептала Фиона, выпуская из-под чепца густые и длинные, до пояса, чёрные пряди.
Глаза её наполнились слезами.
— Тогда вот как, — торопливо заговорила Адония. — Обязательно говори донне Бригитте «госпожа». «Да, госпожа; нет, госпожа». Она это обожает. Никогда не смотри на неё и никогда ни о чём не спрашивай. Лучше у меня спроси или у сестры Александрины. И всё будет хорошо!
Пролетели десять минут. Когда Александрина, разыскивая новую воспитанницу, заглянула в спальню, Фиона, часто моргая, растерянно смотрела на Адонию, а та, встав перед ней и уперев ручонки в бока, гневно выговаривала:
— И ты не сказала?! У тебя в сундуке столько сладкого — и ты не сказала! Да ты знаешь, что за сладкое можно кое у кого здесь выменять даже зеркальце! Или даже круглое цветное стекло!
Она, оглянувшись, увидела Александрину и, бросившись к ней, что-то быстро сказала. Девушка, неуверенно улыбнувшись, кивнула.
— Да! — проговорила ей, уже уходящей, вслед, Адония. — И Бородавочница сейчас у Бригитты, и сундучок у Фионы не заперт!
Вернувшись к подружке, она таинственно сообщила:
— Теперь ещё пять минут подождать — и будет всё хорошо!
Но это хорошее, по её обещанию воплотившись, принесло с собой много плохого.
Вошла, часто дыша, раскрасневшаяся Александрина. В руках у неё белели какие-то свёртки. Адония, вскочив, быстро и радостно разложила их на кровати.
— Поскорее, — попросила их Александрина, — мыльня уже готова, да и урок сейчас закончится, и все воспитанницы вернутся!
— Все на уроке? — удивлённо поинтересовалась Фиона. — А ты что же?
— Я латынь знаю так же хорошо, как и сестра Люция, — махнула рукой Адония. — Она меня отправляет гулять, потому что я её иногда поправляю. Ты иди, тебя сейчас помоют, переоденут и поведут к донне Бригитте, а я пока твои сладости спрячу.
Через два часа Фиона, в платье из серой, напоминающей мешковину ткани, с сияющим, ясным лицом вошла в спальную залу. Метресса не распорядилась остричь её длинные волосы. Девочка была счастлива.
Спальная зала тихо гудела от многочисленных, но приглушённых до полушёпота голосов: в пансионе громко разговаривать не позволялось. Адония стремительно пронеслась сквозь расступающиеся перед ней стайки серых воспитанниц, схватила свою новую подружку за руку и, нарушая строгое правило, громко сказала: