Мимо прикрытых тонкими занавесками окон проскакали, уходя в голову кортежа, охранники.
— Запоминай, Эстэр, — проговорил патер, передавая Адонии длинный, склеенный из трёх листов, свиток, — имена и описания людей, среди которых ты все эти годы воспитывалась.
— А что станет с настоящей Эстэр? — поинтересовалась Адония, открывая начало свитка.
— Настоящая Эстэр станет вечной гостьей в нашем монастыре, — многозначительно кивнул Люпус. — Она будет сыта, довольна, окружена развлечениями. Единственным запретом будет неизменное правило — никогда, ни при каких обстоятельствах не покидать этих стен.
— Чтобы барон не узнал, что на самом деле я — не Эстэр?
— Разумеется.
— Как забавно. А что этот барон вообще из себя представляет?
— Маленького роста, довольно гнусный старик. Представь себе Джаддсона, если бы тот стал ниже на голову и прожил ещё, скажем, лет тридцать. Впрочем, скоро ты сможешь хорошенько его рассмотреть.
— И, как я понимаю, смогу позволить ему хорошенько рассмотреть и себя?
— Именно так. Тебе Филипп не рассказывал о том, как он сдавал свой третий экзамен?
— Нет, не рассказывал. Что это был за экзамен?
— Это экзамен на умение притворяться. Ему, например, нужно было притвориться казначеем.
— Мне же предстоит претвориться сироткой, воспитанной в строгих правилах?
— Да. Но не просто сироткой. А очень этикетной, во-первых. И с капелькой дикой крови — во-вторых; с шалой искоркой, сверкающей время от времени в синеве невинного взгляда. Это, дорогая моя Эстэр, не так просто.
— Я постараюсь.
Барон Гаррет был действительно стар. Не так давно он отметил относительно круглую дату: шестьдесят пять лет, и семь последних из них барон прожил весьма бурно. Закат его жизни был наполнен событиями как горестными, так и счастливыми.
К горестным можно было отнести тот факт, что с недавних пор старухе с косой весьма понравилось навещать семью Гарретов. В судьбе барона, словно чётки на ниточке, протянулась цепь событий, отнявших у него всех близких родственников. Рок настигал их, самым причудливым образом меняя свои страшные маски. Сначала до нелепости глупо умер двоюродный брат. Однажды зимой, слегка пьяненький, он встал из-за стола во время затянувшейся до ночи весёлой пирушки. Встал, вышел в метель — полуодетый, на пару минут, по вполне понятному делу. И не вернулся. Всю ночь его разыскивали с факелами, стреляли в воздух, кричали. Нашли только утром, далеко от дома, на краю соседского поля. На его окоченевшем теле не было ни одной раны. Просто упал и замёрз. Что заставило его совершить столь нелепую и трагическую прогулку — никто не знал. Через несколько дней покончил с собой единственный сын покойного. Затем друг за другом покинули этот мир уже родные дети барона: сыну ударом копыта в конюшне жеребец размозжил грудь. Ещё более нелепо скончалась дочь: во время мирного и тихого сбора ягод в небольшом лесу на окраине фермы, где стригли баронских овец, она наступила на гнездо ос. Нашли её через полчаса, — лежащую навзничь, распухшую от осиного яда. Неслышно, в одну из ночей, отошла их мать, жена Джорджа Гаррета, — не выдержав удара, а также повинуясь бремени возраста. Прошёл год — и умер племянник жены во время охоты, в лесу, пожаривший и съевший немного вполне безобидных белых грибов. Похоронив его, барон удручённо заметил, что остался совершенно один.
Но была в его судьбе и радостная сторона. За последние семь лет он сказочно разбогател. После неурожайного лета он скупил у разорившихся земледельцев окрестные пашни и превратил их в пастбища. На них плодились и росли овцы; овцы давали шерсть; шерсть перерабатывалась в сукно; сукно приносило на зависть большие деньги.
Итак, барон Джордж Гаррет был непредставимо богат — и свободен. Можно было требовать от жизни всех доступных богатому человеку удовольствий, всех мыслимых радостей. Но не было дня, в который он не сожалел бы о том, что это счастье не пришло к нему лет хотя бы десяток назад.
— Чему обязана Англия своим экономическим могуществом, Мюрр? — вопрошал барон, утопая в мягком кожаном чреве отделанной с вызывающей роскошью дорожной кареты. На щёчках его блуждали монетки старческого румянца. — Чему, ответьте!
— Смею предположить, мистер Гаррет, — отвечал его бледный, худой эконом, — что экономическому могуществу Англия обязана пряностям, привозимым из Индии…
— Нет! — победно вскричал воодушевлённый барон. — Этому могуществу Англия обязана такому скромному и покладистому животному, как овца. Шерсть и сукно! Сначала ими было обеспечено всё платёжеспособное население нашей страны, потом сукно заполнило до отказа североевропейский рынок, потом оно направилось в западные колонии и в Россию. А обратно, вместо него к нам идут и идут деньги. Неостановимым потоком! Я, например, за последние два года утроил своё состояние. Слышите, Мюрр? Утроил!
Карета дёрнулась и остановилась.
— Что там? — недовольно проворчал барон, передвигаясь к окну.
— Таверна, мистер Гаррет, — хрипло сообщил кучер. — Вы же приказывали останавливаться везде, где можно поесть и выпить.
— А, хорошо, — успокоился румяный барон. — Сходите-ка, Мюрр, посмотрите — нет ли там матросов или другой грубой швали? Если есть — заплатите хозяину, сколько спросит — но чтобы выгнал всех матросов и пьяниц. Я подожду.
Мюрр торопливо покинул карету. Кучер, вытащив из-под козел парусиновое ведро, отправился к колодцу. Осторожно, стараясь не испачкать в лошадином навозе изящные маленькие туфли, выбрался из кареты и Джордж. Он прошёлся на шажок-другой вдоль кареты, и вдруг замер на месте. Весёлое любопытство, словно солнечный зайчик, запрыгало на его лице. В окно стоящей впереди кареты выглянула очень милая девушка. Осмотрела двор — и спряталась. Барон, расстроенно всплеснув ручками, вздохнул. Вдруг дверца кареты открылась, и эта девушка ступила на узенькую подножку. Замерев на мгновение, она спрыгнула вниз. Барон, беззвучно охнув, схватился за сердце. Край юбок прелестной соседки зацепился за дверную защёлку, и взгляду владельца суконных мануфактур открылись безупречно стройные ноги в белых чулках, и розовые подвязки, и трогательно опушённые голландским кружевом панталоны. Грациозным движением вскинув тонкую руку, девушка принялась дёргать так досадно зацепившиеся юбки и мотать их из стороны в сторону, и даже присела — ничего не помогло: защёлка держала крепко.
— Ну что же вы?! — вдруг строго проговорила нежданная фея, обращаясь прямо к барону. — Ну помогите же!!
Не чувствуя земли под ногами, успев пару раз поклониться, Гаррет подлетел к попавшей в беду незнакомке и принялся помогать. Сначала он тоже дёрнул ткань, и тоже без результата. О, как же близко оказались они друг к другу! Сладкий, тёплый, обморочный запах липко охватил отважного спасителя. Умирая от дерзости, он позволил себе обнять талию девушки и приподнять повыше, с тем чтобы не сдёрнуть ткань юбок, а подав назад, отцепить. Не помогло. Тогда, больно стукнувшись коленкой, он быстро вскарабкался на подножку и, удерживаясь одной рукой, второй сумел-таки отцепить злосчастные юбки. А принцесса, тряхнув рыжими локонами, негромко, но требовательно приказала: