Саммерс наблюдал за его маневрами, приподняв правую бровь.
— Переведи-ка ему, — сказал он компаньону. — Видите ли, господин Мордвинов, прислуга в моем доме не украшает кухню премиальными картинками из торговых каталогов. Мы с партнером не имеем привычки уродовать свой авто багажными наклейками. Равно как и таскать за собою свои коллекции регалий — нам иначе пришлось бы нанять izvozchik. Если следовать вашим рассуждениям, так получается, что мы и выигранные кубки должны помещать на нос машины?
Мордвинов изобразил крайнее удивление: как, мол, может быть иначе? Д.Э. посмотрел на него, на заинтересованные лица автомобилистов и повернулся опять к графу.
— Видели вы когда-нибудь американский «Гран При»? Нет? Это очень большая вещь.
Он показал руками.
— Помилуйте, как же тогда ездить?
Княгиня Долгорукая выразительно вздохнула. Лицо ее мужа, и без того озабоченное, приобрело окончательно нерадостное выражение.
— О, этот пресловутый американский прагматизм, — усмехнулся Мордвинов. — И какая невероятная скромность! Скромность, в которую невозможно поверить!
Маллоу небрежно протер капот тряпкой.
— Ваше сиятельство, — сказал он спокойно, — все мы здесь люди опытные. Каждый ярлык из отеля, любая регалия расскажут больше всяких слов. Мне не хотелось бы напоминать вам о нашем инкогнито.
Мордвинов постоял, повернулся и ушел к своему восемнадцатисильному «Руссо-Балту». И хотя вслед графу послышалось чье-то досадливое: «nemcy», и атмосфера вокруг двух джентльменов сделалась ощутимо прохладней.
К счастью, до начала пробега остались считанные мгновения. Один за другим автомобили выезжали из манежа и с промежутком в две минуты давали старт.
Фантасмагорический аэростат реял над Петербургом. Серая его тень накрыла Михайловский манеж.
Первой ушла машина инженера Кузнецова с репортером Кузьминым и фотографом на борту. Затем «Паккард», «Бенц» и «Делоне» графа. Затем проскочили под транспарантом «Старт» господа на «Эксцельсиаре». Молодой фон Мекк немного задержался на старте, но довольно быстро устранил неполадку и уехал тоже.
— Ну? — мрачно сказал Д.Э. Саммерс.
«Форд» продолжал пыхтеть, рычать и всячески демонстрировать готовность. Еще несколько секунд — и машину снимут с дистанции. Д.Э. грязно выругался. Вот тронулся «Пип». С его борта Виктор Булла, сын старого фотографа, крутил ручку кинематографической камеры. Камера проехала мимо. «Модель-Т» поперхнулся и встал.
— Джонни О’Коннор купил автомобиль… — вполголоса пропел Джейк, но тут же заткнулся.
Дул ветер, мела метель. Маллоу безнадежно смотрел, как совещается Техническая комиссия.
— Что же, сэр, — философски сказал он, — ползите за руль. Я буду толкать.
И он полез из машины.
Сидя со стиснутыми зубами за рулем, Саммерс дергал рычаги. Тщедушный М.Р. в роли тягача был для автомобиля столь же полезен, как восхитительная зубная паста «Созодонт» для клиентов похоронной конторы. Боли коммерсант почти не чувствовал. Автомобиль судорожно дергался, и так же судорожно дергалась в мозгу мысль: «Сорок тысяч рублей!»
Саммерс слышал за спиной французскую речь — это спорила Техническая Комиссия, слышал слово «старт» и догадывался, что машину сейчас снимут с гонки. Какой, к черту, кураж, когда…
— Давай на свое место, быстро! — заявил Маллоу, распахивая дверцу и нетерпеливо ожидая, когда компаньон переберется на свое место.
— Но как? — ахнул Джейк.
Маллоу опять обернулся.
— Два аршина шесть вершков, — произнес он быстро. — Старт состоялся.
И закричал:
— Господа, помогите нас подтолкнуть!
«Модель-Т» толкали люди Фриде, толкала Техническая Комиссия, толкали зрители, репортеры, и даже двое gorodovoj. Таким манером машина добралась до первого спуска и беспечно покатилась под горку. «Футов сто, — думал в это время Джейк. — Ну, может быть, двести. А потом… потом, вероятно, разумнее всего просто бежать. Но… только куда?»
Уныние, леди и джентльмены — смертный грех, это истинная правда. Спуск закончился, авто продолжал ехать — двести футов, и триста, и еще — пока не стало понятно, что он попросту завелся.
— Спускайте аэростат! — кричал рупор голосом Фриде.
«Петербургский листок», срочно в номер:
…Гонка продолжается: автомобилисты проезжают Большие Загвоздки. Впереди г. Мордвинов, за ним кн. Долгорукая, г. Урлауб отстал было, но вот уже мы видим, как он вырывается вперед. Автомобили «Форд», которым не везло с самого начала, так и плетутся сзади, их практически не видно. Господину Фриде, торговому представителю «Форд Мотор», остается только посочувствовать.
Граф Мордвинов, задержавшийся у Технической комиссии, чтобы надеть на колеса своего «Делоне» цепи противоскольжения, с изумлением смотрел, как «Форд-Т» получает отметку о прохождении участка «Гатчина».
Дальше двое джентльменов совершали маневр. От каменной часовни, где они как раз получили отметку, следовало проехать вперед ровно три квартала, чтобы, не вызвав подозрений, потихоньку свернуть, объехать несколько домов, и спрятав машину в одном сарае, пешком попасть на вокзал.
И тут, у последнего перерекрестка, где стояла, в полном соответствии с планом, деревянная церковь, «Модель-Т» встал снова.
Вокруг авто стали собираться жители. Местные денди плевали на снег мелкой черной шелухой. Все они были в фуражках — не то студенты, не то железнодорожный персонал, не то черт знает, кто. Присутствовавшие барышни были так нехарактерно закутаны, что разглядеть их не представлялось никакой возможности. Барышни смеялись и постреливали глазами. Репортер, развалившийся на заднем сиденьи, делал вид, что не обращает на них никакого внимания. Компаньоны вылезли из машины.
— Вот дьявол! — М.Р. Маллоу стукнул по бедру кулаком.
Они сняли карбюратор, прочистили его, продули бензопровод насосом. Когда авто завелся, двадцать две минуты были потеряны — поезд ушел. Следующий ожидался только через три часа.
— Олл райт, бэби! Все будет олл райт! — репортер сделал рукой американский жест, показывая, что сейчас со всем разберется.
Затем он поднял сиденье, покопался там, вызвав в толпе шумное любопытство, и извлек бутылку: изящную, с тонким горлышком, модно запечатанную сургучом. Это был shkalik — русская водка лучшего качества. Репортер настоял, чтобы перед стартом купили как можно больше shkalik.
Тут же, на месте, сургуч был сломан.
Выпив, Восторгов стал кричать и делать начальственные жесты. Компаньоны увидели, как через толпу проталкивается человек с рыжей бородой, одетый в толстое изношенное пальто. Пальто опоясывала веревка. Человек улыбался. Зубы у него были желтоватые, два с левой стороны отсутствовали, как у англичанина. Уверенными жестами продемонстрировав, что все будет сделано в лучшем виде, человек ушел. Вернулся он, ведя под узцы лошадь, запряженную в сани. Затем «Модель-Т» был взят на буксир и весело покатил вперед.