Прошло около четырех часов. Стало смеркаться.
— Сэр, — проговорил разленившийся от водки М.Р. Маллоу, — мне кажется, долго едем. Станция-то уже давно должна быть. А? Чего мычишь?
— Я говорю, — отозвался Джейк, — не волнуйтесь, сэр.
Он вынул карту, посветил на нее спичкой, посмотрел и сунул за пазуху. В эту минуту Маллоу услышал, как где-то далеко позади раздался свисток поезда.
К вечеру двое джентльменов добрались до придорожного заведения, которое Восторгов назвал korchma. Местный житель получил вместо гонорара русскую фигуру из сложенных пальцев, долго ругался с репортером (тот настаивал, чтобы экипаж был прежде доставлен на станцию), пока, наконец, сто раз поклявшись соблюдать уговор, не исчез внутри. Репортеру также не понадобилось много времени, чтобы убедить компаньонов, что оставаться на таком холоде смерти подобно. Они оказались в темном, грязном, набитом людьми помещении, куда заходили пропустить рюмку местные кэмбены. Здесь, как ни странно, был бильярд. Впоследствии Д.Э. Саммерс много раз высказывал мысль о том, что это последнее ему просто померещилось спьяну, но М.Р. Маллоу неизменно подтверждал: бильярд в korchma действительно был. Дешевый, без луз — был. Как кэбмены в своих длинных, твердых, как доски, ульстерах умудрялись играть, оставалось загадкой, но Саммерс был занят, а то бы он ее непременно разгадал. Занят он был сначала пением морских песен, потом показывал местному обществу, что такое кекуок, потом сам учился плясать barinya в компании из возницы. Сразу после танца они с Маллоу и Восторговым пытались привести возницу в чувство, вытащили того на улицу, немножко побили, помакали лицом в сугроб, и добились того, что рыжебородый, безнадежно маша рукой, упал в сани. Лошадь обождала, да и пошла себе вперед. Похоже было, что животное знает дорогу. Саммерс долго не мог понять, почему так орал и бесновался Восторгов, а когда понял, было поздно.
Лошадь с «Модель-Т» на буксире прошла около двенадцати верст в обратную сторону.
* * *
Сидя на скамейке в здании неизвестной станции, слушая зверский храп репортера и страдальческий — М.Р. Маллоу, с трудом сохраняя равновесие от исторгаемого обоими перегара, коммерсант пялился в карту. Он и сам был нетрезв, карта была на немецком, и было ему непросто. Но чем дольше он смотрел, тем отчетливее становились картины черной korchma с покачивающимися фигурами посетителей, удивительным, очень горячим и очень вкусным блюдом — soljanka, густым супом из обрезков мяса, колбасы, с чесноком и острыми овощами, и, наконец, еще одно: по прибытии на станцию, репортер отлучился, по личному, как он сказал, делу. Однако, когда Д.Э. Саммерс тоже пожелал отойти, и по запаху нашел за деревянным зданием станции кабинет для личных надобностей, никакого репортера там не было.
— А если…?
Саммерс проглотил слюну. Он мечтал об еще одной порции soljanka. Репортер храпел свинским храпом.
— …если не выгорит? — прошептал коммерсант. — Что тогда? Сибирь?
Компаньонам еще на «Матильде» приходилось слышать о многочисленных китобоях, случайно заплывших «не туда», вследствие чего неудачливые американские моряки проводили ближайшие пять-семь лет своей жизни на сибирских рудниках.
— Каторга или поселение? — размышлял Саммерс вполголоса, обнаружив, что компаньон проснулся и смотрит на него. — Нет, стоп. Хватит паники. Ничего пока не случилось. И не случится.
— А вообще имейте в виду, — послышался вдруг развязный голос Восторгова, — что вы запросто можете усвистеть по этапу.
— Чего? — переспросил Джейк.
— По этапу, говорю, — Восторгов зевнул, потягиваясь. — В ссылку пешком. От самого Петербурга.
Это полностью соответствовало тому, что уже приходилось слышать двоим джентльменам от Халло и профессора.
— Милейший, — ответил ему М.Р. Маллоу, поднимая голову и делая вид, что нисколько не удивлен, — мы американские подданные. Нас, в случае чего, просто вышлют. А вот вас…
— Фью! — репортер сел прямо, морща спросонья свою еще более поросячью, чем всегда, физиономию, и возвращая на нос съехавшие очки. — Вы думаете, двое американских подданных не могут быть отправлены по этапу? Да запросто! По ошибке! Очень легко!
И он гнусно захохотал.
— О, — сказал Саммерс, — вот вы о чем. Я так и вижу, как ваши власти устраивают масштабную катастрофу ради двух проходимцев. Несчастный случай!
— Несчастный случай? — репортер захохотал еще громче. — Да, несчастный случай! Ой, батюшки! Вы просто загнетесь на этапе. В наше-то время пеших этапов уже нет, это я пошутил, а жаль. Но вы все равно загнетесь. Не читали книгу Светозара Чернова «К месту службы в кандалах»? Нет? Ха-ха-ха! Очень жаль!
— На русском? — поднял бровь Саммерс.
— На английском, бэби! Нью-Йорк, «Типография вольной русской прессы». Да, Нью-Йорк, дети мои. Ибо…
— Мы обратимся в посольство, — оборвал его Маллоу. — Нас отправят в Соединенные Штаты.
— Вас, конечно, могут освободить, и даже могут принести извинения, — согласился репортер, — но, я думаю, все будет еще проще: Двое американских подданых по дороге утонули.
И он зашелся таким хохотом, что слезы потекли у него из-под очков.
— Что вы говорите, — с веселым снисхождением пробормотал Саммерс.
Репортер снял очки и стал протирать их нечистым платком.
— Ну, что? — с удовольствием произнес он. — Посол ваш получит извинения, соболезнования — и все. Вот беда: ехали по этапу на Сахалин, в Перми простудились, заболели да померли. Делов-то. И больше о вас никто не услышит.
Soljanka, способ приготовления которой Саммерс мечтал передать мисс Дэрроу, все-таки вылетела у него из головы.
— Скажите, Восторгов, — медленно спросил он, — почему вы говорите все это? Вы соображаете, что несете?
— Но-но, — сказал тот. — Что за подозрительный тон?
Саммерс молчал. Молчал и его компаньон. Восторгов посмотрел на них и захохотал в третий раз.
— Вот, значит, ваше личное дело! — Д.Э. полез за пазуху. — Вы — агент Мордвинова!
— Ха-ха-ха! — развязно сказал русский. — Ох, не могу. Додумались. Бэби, не беспокойтесь. Я вам нужен. Без меня вы с вашим чистеньким подельником будете, как малые детки. Уберите пушку.
И он дружески похлопал Саммерса по колену волосатой лапой с обгрызенными ногтями. Д.Э. ничего не оставалось. Он убрал револьвер.
— Да, — сказал Восторгов, и закинул ногу за ногу, — я имел удовольствие говорить с графом. Он вышвырнул меня вон. Обозвал шантажистом. Обхохочешься, честное слово! Мне отродясь так никто не льстил. Шантажист! Прямо, как из книги. До сих пор я слышал только «жулик» — это было самое высокое звание, которого я удостаивался. А он — «шантажист»! Что значит, титулованная особа. Высшее общество! Чувствую, как приподнимаюсь в собственных глазах.