— Не будем торговаться, — мрачно сказал я, — ведь ты всегда прав. Подумаем, что делать.
Никто не знал, что делать.
Шмаков предложил:
— Подложим камни под эту машину, чтобы и ее не стащило вниз.
Мы подложили под все колеса по большому камню. Игорь осторожно снял ногу с тормоза. Машина стояла на месте.
— Можешь вылезать, — сказал я, — только оставь ее на ручном тормозе и на скорости.
— Не ты один такой умный, — ответил Игорь и вылез из кабины.
Мы спустились к моей машине.
— Был бы в ней бензин, обязательно случился бы пожар, — сказал Вадим.
Но нам было неинтересно думать, что могло еще случиться. С нас было достаточно того, что произошло.
— Будет грандиозный скандал! — не унимался Вадим.
Я сказал:
— Уговор: никого не продавать.
Ребята согласились. Возьмем вину на всех.
Мы стали думать, как нам вытащить машину. Буксир был крепкий, но обрыв был очень крутой, и машина лежала на боку.
Все же Игорь предложил попробовать.
— Опасное дело! — сказал Шмаков. — Загоним сюда и вторую машину. Снимем с тормоза, ее и потащит вниз.
— Что же делать?
Нам не пришлось думать, что делать. На дороге появились Ивашкин и Зуев.
Не буду передавать нашего разговора. Вместо слов, произнесенных Ивашкиным, ставлю многоточие…
Однако вместе с многоточием до нас доносился запах водки. Лицо у Ивашкина было красное, как помидор.
Между тем Зуев присел и осмотрел место, где был привязан трос. Потом поднялся и спокойно сказал:
— Так и есть!
— За тягу? — спросил Ивашкин, и лицо его налилось кровью.
— Именно.
Опять понеслись многоточия. Пока они неслись, я присел и посмотрел под машину. И сразу понял причину аварии. Буксирный трос был закреплен не за раму, как полагается, а за поперечную рулевую тягу. От рывка тяга вывернулась, и машина потеряла управление. Поэтому я и полетел в канаву. Привязывать буксирный трос за какую-нибудь часть рулевого управления — грубейшая техническая ошибка. Она неизбежно кончается катастрофой. Мы еще легко отделались. Развей машины побольше скорость, да еще на шоссе, где идут встречные машины, — от нас с Вадимом осталось бы одно воспоминание.
Меня мороз продрал по коже, когда я подумал об этом. Что было бы с мамой! Страшно подумать!
Я посмотрел на Игоря и на Шмакова Петра. Это они привязывали трос. Игорь стоял бледный как полотно, он ужасно боялся ответственности. А Шмаков ничего. Цвет лица у Шмакова был обычный.
Машину в конце концов вытащили. Провозились мы с этим до вечера. Нам помогали ребята из «Б» и дачники в пижамах. Дачники рассуждали и давали советы.
Ребята из «Б» упорно расспрашивали, как все произошло. Мы им ничего не рассказали. Произошла авария, и все! Подробности в афишах…
Начало быстро темнеть. Обе машины стояли на дороге. Все разошлись. Остались Ивашкин, Зуев и мы четверо.
Ивашкин объявил, что тащить ночью машину, да еще с испорченным рулевым управлением, невозможно, собрал инструмент, кинул в кузов трос и крикнул Зуеву:
— Поехали!
— Лезьте в кузов, ребята! — сказал Зуев.
Я спросил:
— Бросим машину?
— Еще рассуждает! — заорал Ивашкин.
— Не беспокойся, парень, ничего с машиной не случится, — сказал Зуев.
Но я твердо решил остаться:
— Нет! Мы не можем бросить машину, мы отвечаем за нее. Поезжайте и скажите, пусть утром за нами пришлют «техничку».
— Ну и оставайтесь! — крикнул Ивашкин и полез в кабину.
Но Зуев не хотел нас оставлять. Он уговаривал нас поехать.
Все это время Игорь молчал. Потом отвел нас в сторону и сказал:
— Кому-то из нас надо ехать в город. Во-первых, сообщить дома про тех, кто остался. Во-вторых, организовать помощь.
— Я вижу, тебе очень хочется уехать, — ответил я, — и поезжай. И Вадима бери с собой. Ему, наверно, тоже хочется домой.
Игорь притворился, что не заметил моей иронии:
— Я думаю, так будет правильно. Вадим оповестит ваших родных, а я разыщу директора, он тут же вышлет «техничку». С ней и я приеду.
Никакого директора Игорь сейчас, конечно, не найдет, да никто и не будет ночью высылать «техничку». Но ему очень не хотелось оставаться.
Я насмешливо сказал:
— Поезжай, поезжай, никто тебя не держит.
Игорь опять пропустил мимо ушей мою насмешку и сказал:
— Так будет лучше, увидишь. Впрочем, поезжайте вы со Шмаковым, а мы с Вадимом останемся.
Я знал, что он ни за что не останется:
— Поезжай, довольно болтать!
— Вы поедете или нет? — рявкнул Ивашкин из кабины.
— Сейчас, сейчас! — крикнул Игорь и спросил меня: — Значит, решили?
— Решили, — угрюмо ответил я.
— Поехали, Вадим! — сказал Игорь.
Вадим вдруг ответил:
— Я не поеду!
— Почему?
— Останусь с ребятами.
— Не валяй дурака! — рассердился Игорь. — Сказали тебе — поезжай, значит, поезжай!
— Если будешь орать, я тебе так вмажу!.. — ответил Вадим.
И я убедился, что Вадим окончательно вышел из-под влияния Игоря.
— Ну и черт с тобой! — сказал Игорь и полез в кузов.
Машина тронулась. Через минуту красный огонек ее стоп-сигнала скрылся в лесу.
Мы остались втроем у поломанной машины.
Наступила ночь. Было тихо и свежо. Справа темнел лес. Впереди и чуть слева виднелись огни пионерского лагеря, немного правее — редкие фонари дачного поселка. Мы присели на обочине дороги и стали рассуждать о том, почему мы не поехали в Москву.
Рассуждать об этом было поздно. Надо было рассуждать перед тем, как мы остались. Мы этого не сделали тогда, нам оставалось сделать это сейчас.
Что произошло, если бы мы уехали? Мы явились бы на автобазу без машины, потому что пустили ее под откос, совершили аварию. И, конечно, во второй раз послали бы не нас, а шоферов. Получилось бы: мы не смогли пригнать машину, а они смогли. Мы доказали бы свою несостоятельность.
Совсем другое дело получится теперь. Завтра мы въедем на этой машине в гараж. И, что бы там ни говорили, факт остается фактом — машину мы все-таки пригнали. Несмотря на аварию. Этим мы докажем свою состоятельность. А то, что случилось, ничего не значит! Мало ли что может случиться в дороге. Тем более с машиной неисправной, незнакомой, всю зиму простоявшей в сарае.