Мы не стали спорить с Натальей Павловной, хотя в душе и удивились ее наивности. Она считала нас детьми. А на автобазе мы не дети, а рабочие, получающие зарплату и отвечающие за свои поступки.
Но, как оказалось позже, точка зрения Натальи Павловны не всем показалась такой наивной.
То, что мы увидели на автобазе, превзошло худшие наши опасения.
Никто из ребят не ушел домой, все ждали нас. Как только «техничка» въехала во двор, из всех цехов высыпали рабочие, из конторы — служащие. А когда мы вылезли из фургона, мы увидели наших родителей: мою маму, дедушку и бабушку Шмакова Петра, маму и двух сестер Вадима.
Переполох вышел грандиозный.
И подумать только! Еще сегодня утром мы мирно сидели в кабине машины, потом ели в лагере хлеб с маслом и ни о чем таком не думали.
Дырки на моих брюках произвели колоссальное впечатление. Все знали, что перевернулся с машиной один только я.
Моя мама была даже не в силах ко мне подойти. Стояла и качала головой.
Шмакова Петра подхватили под руки его дедушка и бабушка и уволокли домой. На это было смешно смотреть.
Шмаков Петр тащился между ними, как Гулливер меж двух лилипутов.
Вокруг Вадима вертелись его сестры, довольно противные девчонки, этакие маленькие кривляки и ломаки.
Потом вышел директор, взял меня за плечи, повертел во все стороны и сказал:
— Живы, здоровы… А какую панику устроили…
И засмеялся. Но это был смех сквозь слезы…
Мать Вадима склочным голосом заявила:
— Все равно вы за это ответите!
Директор моментально скис, опустил руки, понурил голову и отправился к себе в кабинет.
Мне даже стало его жаль. Честное слово! Если такие мамаши, как мамаша Вадима, подымут склоку, ему не обобраться неприятностей. А он совсем ни при чем…
Я заметил матери Вадима:
— Пожалуйста, не устраивайте склоку.
— Сергей! — закричала моя мама и сделала большие круглые глаза, как всегда, когда ей казалось, что я говорю или поступаю невежливо.
Вадим тоже сказал своей мамаше:
— Не говори, чего не знаешь!
— Я с тобой дома поговорю! — ответила мамаша, схватила Вадима за плечи и потащила домой.
Обе сестренки вприпрыжку побежали за ними.
Ребята по-прежнему не отходили от меня. Майка смотрела на меня с таким восхищением, что мне даже стало неудобно.
Игорь тоже был здесь. По его лицу я видел, что он завидует мне. Завидует, что я в центре событий. Ему хотелось быть сейчас на моем месте. А когда я переворачивался с машиной, ему небось не хотелось!
— Пойдем домой, Сережа! — сказала мама.
— Сейчас, — ответил я и обратился к ребятам: — Тут идут всякие разговоры, готовятся разные склоки. Так вот, имейте в виду, во всем виноваты мы сами, и больше никто.
Наталья Павловна недовольно проговорила:
— Без тебя разберутся, кто в чем виноват.
Я сказал:
— Справедливость восторжествует.
— Хорошо, хорошо, — торопливо ответила Наталья Павловна, — во всем разберутся, не беспокойся! А пока иди домой, переодень брюки.
— Есть вещи поважнее брюк, — возразил я.
В окружении ребят мы с мамой пошли домой. Всю дорогу я доказывал ребятам, что во всем виноваты мы сами, и больше никто. Но ребят это мало интересовало. То есть мало интересовало, кто виноват. Их интересовали мои ощущения в тот момент, когда машина переворачивалась. На это я ответил, что никаких ощущений у меня не было.
Такой ответ их не удовлетворил, и они спросили, что я все же чувствовал?
Я ответил, что ни черта не чувствовал.
…Не буду расписывать того, что произошло дома. Надоело! Я, наверно, раз двадцать рассказал маме, как все было. Потом еще раз двадцать папе, когда тот пришел с работы.
Папа взял у меня учебник автомобильного дела, тщательно разобрался, каким образом вывернуло рулевую тягу и отчего машина потеряла управление. Потом положил перед собой лист чертежной бумаги и нанес на нем схематический чертеж аварии. После этого объявил, что ему ясна вся картина. И, когда он это объявил, мы легли спать.
На следующий день на доске объявлений появился приказ директора. Зуеву объявлялся строгий выговор с предупреждением. За то, что он отлучился от машин. А если кто из нас посмеет еще раз сесть за руль, тот вылетит с автобазы.
— Что ты скажешь? — спросил я Игоря.
— Ловко написано.
— Что ж тут ловкого?
Он насмешливо и многозначительно прищурил один глаз. Давал понять, что только ему одному понятны тайные побуждения взрослых.
— Причины выявлены, виновники наказаны, меры приняты…
— Значит, Зуев виноват?
Игорь поднял брови:
— Так надо.
— Что значит — так надо! Виноват Зуев или нет?
— Видишь ли, — важно произнес Игорь своим хорошо поставленным баском, — с нашей точки зрения, Зуев не виноват. А с точки зрения директора — виноват. Он должен был обеспечить. А он не обеспечил. Будь я директором, я бы тоже влепил ему выговор!
— К счастью, ты не директор! — заметил я.
Но Игорь хладнокровно продолжал:
— Если бы Зуев не ушел, мы бы не буксировали.
— Ага! — воскликнул я. — Ты забыл запереть квартиру, ее обокрали, значит, виноват ты, а не вор?
— Неудачное сравнение, — возразил Игорь, — да и чего ты волнуешься? Зуев чихал на этот выговор.
— Мы не должны прятаться за чужую спину! — сказал я.
— Скажите, какой альтруист! — усмехнулся Игорь.
— Лучше быть альтруистом, чем эгоистом, — заметил я.
У Игоря удивительная особенность. Если намекали на его недостатки, он делал вид, что не понимает намека.
Такой вид он сделал и сейчас. Понизил голос и сказал:
— А насчет Зуева учти: помнишь амортизаторы… Так вот, поговаривают…
И по тому, как он многозначительно пошевелил пальцами, было ясно, что Зуева подозревают в подмене амортизаторов.
Я с удивлением посмотрел на Игоря. Вот еще новость! Я-то ведь хорошо знал, кто подменил амортизаторы. Но не хотел говорить об этом Игорю. Он потребует доказательств, а доказательств у меня нет.
— Мы должны написать заявление, — сказал я. — В аварии виноват не Зуев, а мы.
Игорь поморщился:
— Крош, ты смешон! Кому нужно твое заявление? Пойми: если не виноват Зуев, значит, кто виноват? Директор. Он послал нас за машиной. Ты хочешь, чтобы директор объявил выговор самому себе?.. И потом, писать разные заявления… Противно.