— Отойдем немного в сторонку, — предложил я.
Мы отошли в сторонку.
— Видите ли, в чем дело… — начал я. — Зуева подозревают с этими амортизаторами. Будто он их взял.
И точно так, как я предполагал, Лагутин спросил:
— Ну и что?
Ободренный тем, что он сказал именно то, что я предполагал, я уверенно продолжал:
— Надо что-то делать. Ведь он наш товарищ по работе.
Лагутин молча смотрел на меня. Я тоже посмотрел на него. Наши взгляды встретились. И в эту минуту я окончательно убедился, что амортизаторы взял именно Лагутин. И Лагутин понял, что я это знаю. И мне вдруг стало неудобно, жутко даже.
Зловеще улыбаясь, Лагутин спросил:
— А может, он их взял?
Я молчал. Мимо нас шли люди. Я знал, что Лагутин ничего не может сделать. Но мне было страшно.
Все так же напряженно и зловеще улыбаясь, Лагутин сказал:
— Может, и в самом деле взял?!
Я понял. Мне было страшно оттого, что я должен сейчас сказать ему, — не Зуев взял амортизаторы, а взял их он, Лагутин. И мне было неудобно это сказать.
— Эх, вы! — Лагутин скривил рот. — Аварию сделали — на Зуева свалили. Амортизаторы взяли — тоже на него валите. Ну и сволочи!
Я ужаснулся:
— Что вы говорите! Кто валит на Зуева?
Лагутин усмехнулся:
— Сам сказал: Зуев амортизаторы подменил.
— Я сказал, что так говорят! — в отчаянии закричал я.
— Врешь! — издевательски проговорил Лагутин. — Сказал! Валишь на других. Ну и люди!
В какое глупое, идиотское положение я попал. Кому я доверился? Лагутину! Нашел с кем откровенничать.
На следующий день бригадир Дмитрий Александрович, проверяя мою работу, сказал:
— Болтаешь много.
Я понял, что он имеет в виду. Лагутин передал ему наш разговор.
Зуев ничего не сказал. Но по тому, как он посмотрел на меня, я понял, что он тоже знает об этом разговоре. У меня просто сердце оборвалось от его укоризненного взгляда.
Даже Коська, слесарь, презрительно процедил сквозь зубы:
— Звонарь!
Я никому ничего не отвечал. Разве я сумею доказать, что Лагутин переврал мои слова? Значит, не о чем и говорить.
Игорь меня подвел, вот кто! Если бы он мне не сказал, что подозревает Зуева, то я бы не сморозил это Лагутину.
Игорь пришел к нам со своей блестящей папкой. Я ему рассказал, в какое глупое положение я из-за него попал.
— Видишь, Крош, к чему приводит твое упрямство, — назидательно проговорил Игорь, — лезешь не в свои дела! Подводишь и себя и других.
Я закричал:
— Но ведь это ты мне сказал насчет Зуева!
— Не кричи, — хладнокровно ответил Игорь, — я не помню, что я тебе говорил. Может быть, я и назвал фамилию Зуева. Но ведь это только мои предположения.
— Как — твои? Ты ведь сказал «поговаривают».
— Это одно и то же. И эти предположения я высказал лично тебе, моему товарищу, так просто, вскользь, между прочим, конфиденциально, а ты обвинил Зуева официально.
— Где я его обвинил официально?
— Ты сказал Лагутину, а Лагутин член коллектива. Одно дело, когда об этом болтаем между собой мы. Другое дело, когда это обсуждается в коллективе. Ясно? Надо понимать разницу. А все оттого, что ты себя считаешь умнее всех.
Я был раздавлен. Ведь я хотел сделать Зуеву лучше, а что вышло? Почему у меня всегда так получается? Хочу сделать лучше, а получается хуже.
Вот Игорь. Спорол глупость — и ничего. Ходит как ни в чем не бывало. А я сказал только одному человеку. И не в порядке утверждения, а в порядке отрицания. И что же? Меня считают сплетником и клеветником.
Как я сразу не догадался, что Игорь высосал все из пальца? Хотел огорошить меня, подавить своей осведомленностью. Не хотел, чтобы я писал заявление, вот и придумал эту чепуху. А я принял всерьез. А Лагутин воспользовался моей глупостью. И с моей помощью заметает следы. Ведь амортизаторы взял он. Это теперь совершенно ясно.
Я был убежден, что все меня презирают. У меня было отвратительно на душе. Я не мог никому смотреть в глаза. Пусть бы лучше обругали меня! Но меня не ругали. Не хотели снова поднимать этот разговор. И правильно. Все проявляют такт, и только я показал себя дураком.
Ужасное положение!
В довершение всего Игорь растрепал эту историю ребятам.
Майка вызвала меня из гаража и спросила:
— Сережа, что произошло у тебя с Зуевым?
Я молчал. Что я мог сказать? Что бы я ни говорил, все равно я буду выглядеть болтуном.
— Неужели ты мне не доверяешь? — настаивала Майка.
Я мрачно проговорил:
— Ничего особенного. Трепанул языком как дурак.
— Все же?
Я рассказал, как хотел написать заявление в защиту Зуева, как мне Игорь сказал насчет амортизаторов и как я сдуру ляпнул про них Лагутину.
— Напрасно ты огорчаешься, — сказала Майка, — ведь ты хотел сделать лучше.
— «Хотел»! А что получилось? Все теперь на меня косятся.
— Покосятся и перестанут. Ты чересчур все переживаешь. Даже не похоже на тебя. Ведь ты умен и рассудителен.
Мне было приятно, что Майка так хорошо меня понимает. Но было неудобно, что ей приходится утешать меня. Значит, я выгляжу очень жалким.
— Игорь меня подвел, вот кто! — сказал я. — Я не хочу на него сваливать, но подвел он. Как ему все легко сходит! Просто удивительно.
— Потому что Игорь неискренний, а ты искренний, — сказала Майка.
Это тоже было приятно слышать. Но мне всегда неудобно, когда меня хвалят. Я не знаю, как на это реагировать. Соглашаться нескромно, а отрицать… Зачем же отрицать?!
— Если бы все люди были искренни, — сказал я, — то все было бы гораздо легче и проще.
Майка с этим согласилась.
Разговор с Майкой меня не успокоил. Приятно получить товарищескую поддержку. Больше всего я боялся, что Майка тоже сочтет меня сплетником и болтуном. Я был рад, что она меня им не сочла. Но того, что знает и понимает Майка, не знают и не понимают другие. Все меня презирали, и я себя чувствовал каким-то отщепенцем.
Я бродил по автобазе и не находил себе места. У меня было такое состояние, будто я для всех здесь чужой. До меня доносились звонкие удары ручника и глухие — молота. Шипели паяльные лампы, стрекотала сварка, пахло ацетоном, шумел компрессор, за стеной слышались хлюпающие звуки — мотор обкатывали на стенде… Но эти привычные шумы и запахи производства только подчеркивали, что люди работают, им хорошо и весело, они безмятежны, у них чистая совесть, и только я здесь чужой, презираемый всеми человек.