Мэй стояла на месте, как пришитая.
– Иди, – уже строже приказала ее хозяйка.
Девушка побледнела, как полотно.
– Но вы не можете таскать мясо, миледи. – Она очень глубоко вздохнула. – Вам такое не годится. Я пойду и принесу, если вы поклянетесь, что пойдете со мной. Я выдюжу, но только если вы пойдете тоже.
– Спасибо, – серьезно ответила Эмили. – Ты очень храбрая девушка, Мэй. Мы сейчас возьмем ключи у мистера Питта и пойдем туда вдвоем.
– Да, миледи.
Через пять минут они разыскали суперинтенданта, который только что опросил слугу Падрэга и теперь направлялся к Кезии.
– Томас, у нас в кухне кончился запас мяса, и надо принести еще из ледника, – быстро заговорила Эмили. Она не могла извиняться за свое прежнее поведение в присутствии служанки, поэтому просто улыбнулась ему так кротко, как только могла, и заметила его удивленный взгляд. – Наверное, ключи у тебя, с тех пор как…
Она оборвала фразу, но потом заговорила снова:
– Ты не будешь так добр пойти с нами? Мэй боится идти одна, и я пообещала проводить ее.
Питт пристально поглядел на свояченицу, прежде чем ответить, а потом улыбнулся:
– Конечно. Я вас провожу.
– Спасибо, Томас, – тихо поблагодарила миссис Рэдли. Больше ей не надо было ничего говорить. Он понял, что она извиняется.
Найти сестру оказалось труднее. А когда Эмили ее нашла, то никак не могла подыскать необходимые слова. Шарлотта явно была все еще сердита и расстроена. Накануне она ездила в Лондон, никому не сказав зачем, и вернулась очень поздно, когда все уже легли спать. В другое, обычное время, если бы хозяева и их гости просто наслаждались выходными в загородной усадьбе, они бы, конечно, засиделись часов до двух-трех ночи, развлекаясь, но этот уикенд никак нельзя было назвать обычным. Никто не хотел задерживаться в общей компании дольше, чем это требовалось этикетом.
И вот сестры стояли в зимнем саду, между пальмами в кадках и орхидеями, ветку которой сломал Фергал, о чем они, впрочем, не знали. Эмили проходила по холлу, увидела в саду Шарлотту и вошла, а теперь не знала с чего начать.
– Доброе утро, – сказала миссис Питт несколько натянуто.
– Что ты хочешь этим сказать? – спросила ее младшая сестра. – Мы же виделись за завтраком…
– А что ты еще хотела бы от меня услышать? – фыркнула Шарлотта, удивленно вскидывая брови. – Сейчас как будто не время для легкой болтовни, и я не намерена обсуждать с тобой происходящее в доме. Мы лишь закончим тем, что опять поссоримся. И если ты не знаешь, что я думаю о твоем обращении с Томасом, то я тебе сейчас это расскажу.
Это была угроза. Она сквозила и в позе жены полицейского, и в каждой черточке ее лица.
Сердце Эмили упало. Неужели Шарлотта не понимает, как страшно она боялась за Джека, и не только за его жизнь – это должно быть ясно каждому, – но и за то, что он не сумеет успешно довести конференцию до конца и его карьера закончится еще прежде, чем началась? Неужели непонятно, что от него ждут слишком многого и слишком скоро, а она, его жена, переживает из-за этого? Ведь это ужасающая несправедливость! Питту тоже грозит провал в расследовании дела, но никто не покушается на его жизнь. Эмили нуждалась в обществе Шарлотты, ее помощи и поддержке, а вовсе не в гневе и раздражении. Но просить сестру о помощи бесполезно.
Внезапно миссис Рэдли почему-то почувствовала симпатию к Кезии Мойнихэн, чего никак от себя не ожидала.
– Да нет, спасибо, – сказала она, тоже надувшись. Не так уж ей и хотелось извиниться. – Твоя манера поведения и так весьма красноречива.
Да, все шло не так, как Эмили планировала!
Две сестры стояли рядом в напряженном, неприятном молчании, не зная, что теперь сказать. Темперамент и самолюбие диктовали им одно, более глубокие чувства – другое.
В пятнадцати шагах от них в дальнем конце сада, у решетки, густо увитой виноградом с желтыми трубчатыми цветами, открылась наружная дверь. Эмили мгновенно обернулась, но разглядеть вошедших было сквозь густую листву невозможно, хотя шаги их явственно слышались.
– Ты поступаешь неразумно, – послышался нервный голос Мойнихэна.
Дверь закрылась с резким стуком.
– Потому, что я с тобой не согласна? – ответила ему Айона, так же сердито и возбужденно.
– Потому, что не хочешь взглянуть на вещи реально, – ответил ее спутник, несколько снижая тон. – Мы оба должны сделать уступки.
– Какие же «уступки», как ты выражаешься, делаешь ты? – сердито спросила миссис Макгинли. – Ведь ты же не слушаешь, когда я говорю о самом главном для меня! Ты просто твердишь, что это все сказки и фольклор. Ты смеешься над самым священным.
– Я вовсе не смеюсь, – возразил Фергал.
– Нет, ты смеешься! Ты над ними потешаешься. Ты, конечно, внешне сохраняешь уважение, потому что не хочешь меня злить, но в сердце своем ты в них не веришь…
Эмили и Шарлотта, широко раскрыв глаза, взглянули друг на друга.
– А теперь ты обвиняешь меня за то, что я говорю или делаю, и даже за мои воображаемые тобой мысли и поступки! – продолжала возмущаться Айона.
Мойнихэн, судя по голосу, опять начал сердиться:
– На тебя невозможно угодить! Ты только и ищешь предлог, чтобы поссориться. Ну почему ты не хочешь быть честной…
– Я честна! Это ты лжешь. И не только мне, но и самому себе…
Голос ирландки оборвался.
– Я не лгу! – закричал на нее Мойнихэн. – Я говорю тебе правду! В этом все и дело. Ты не хочешь слышать правду, потому что она противоречит твоим мифам и волшебным сказкам и суевериям, во власть которым ты отдала всю свою жизнь…
– А ты не понимаешь, что такое вера! – крикнула она в ответ. – Ты знаешь только свои правила и принципы, умеешь только осуждать других. Да знала бы я прежде…
Послышались быстрые шаги, а затем – звук открываемой двери.
– Айона! – крикнул Фергал.
Тишина. А потом негромкий вопрос:
– Что?
Мойнихэн тоже, судя по шагам, подошел к двери.
– Я тебя люблю, – донесся до Шарлотты с Эмили его голос.
– Любишь? – тихо переспросила миссис Макгинли.
– Ты знаешь, что люблю. Я тебя обожаю.
Последовало долгое молчание, нарушаемое только вздохами и шуршаньем ткани, а потом, наконец, дружными шагами. Наружная дверь закрылась.
Миссис Рэдли взглянула на сестру.
– Дорога все равно не стала легче, – сказала та очень тихо. – Поцелуи не решают спор, если он касается важных проблем.
– Да, поцелуи совсем ничего не решают, – подтвердила Эмили. – Это просто действие, которое совершаешь, если на то есть желание, но оно не способно помочь в серьезном деле. Оно, если хочешь, только затуманивает происходящее. Очень приятно целовать кого-то, но это не мешает думать. И когда все кончено и наступает разлука, чего тогда стоят поцелуи?