Осведомившись о нужном мне адресе у продавца газет, я продолжил путь. Примерно через милю я обнаружил то, что искал: дом Скэтлиффа. То был тип дома, которым должен располагать каждый уважающий себя биржевой маклер: с закосом под позднеготический стиль, построен, вероятно, в конце двадцатых годов, отстоит от дороги ярдов на пятьдесят, усыпанная гравием подъездная дорожка и засаженный вечнозелеными деревцами двор – жилище далеко не величественное, но милое. На аллее перед домом стояла заляпанная грязью «мини-метро», и я заметил, что входная дверь приоткрыта.
Я проехал мимо, потом развернулся, притормозил у обочины и заглушил мотор. Все выглядело так, будто миссис Скэтлифф собралась за покупками, что меня весьма устраивало; пусть Скэтлифф и взлетел по служебной лестнице, едва ли он уже удостоился постоянного полицейского наряда перед домом, хотя местная полиция, несомненно, и приглядывает за его домом более бдительно, нежели за остальными. Благодаря информации, полученной из Вотана, я знал, что никакая прислуга в доме не проживает, приходящая уборщица является лишь трижды в неделю, и сегодня как раз не такой случай. Имелся еще и садовник, но тот приходил во второй половине дня.
Я прикурил сигарету и включил радио – узнать, что происходит в мире. По четвертому каналу выступала женщина-декоратор, пылко раздававшая советы относительно того, как следует изготавливать своими руками рождественские украшения, в частности бумажные цепочки из упаковок корнфлексов. По третьему передавали Брамса. На втором Джимми Сэвилл беседовал с хирургом, специализирующимся в трансплантации сердец. Первый канал анализировал чарт-потенциал песни I Did Dung новой группы под названием Filthy. Все в мире шло как обычно.
Я подумал о Сампи, к этому времени она уже должна была вернуться в Нью-Йорк. Подумал о Рождестве, прикидывая, где его проведу. Посмотрел на пыль, собравшуюся в сотне мест по всей машине – над приборной панелью, на колонке рулевого управления, в самих дисках приборов, – и спросил себя, когда у меня наконец появится время для генеральной уборки.
Из подъездной аллеи выглянула передняя часть «метро», и посреди клубов пара и дыма, поднимающихся в это холодное утро от засорившегося двигателя, машина выехала на дорогу и унеслась в противоположном от меня направлении.
Запустив мотор, я последовал за ней, чтобы удостовериться в том, что миссис Скэтлифф вознамерилась посетить отнюдь не близлежащие магазины. Проехав по объездной дороге, она свернула налево, к Гилфорду. Я развернулся, прокатил мимо ее дома и, отъехав подальше, чтобы меня не было видно с дороги, остановился у обочины, черкнул записку: «Поломка», закрепил ее на ветровом стекле, поднял капот и энергично рванул к дому. Я рассчитывал, что имею добрый час в запасе, прежде чем местный бобби начнет проявлять интерес к моему автомобилю. Припарковать машину в сельской местности – всегда проблема, в городе никто не обратит на нее внимания, но для исполненного сознания долга бобби автомобиль, припаркованный посреди богом забытой глубинки, выглядит не менее подозрительным, нежели идущий по улице человек в черной маске, у которого в руках сумка с ярлычком «Краденое».
Миссис Скэтлифф едва ли планировала отсутствовать долго – она даже не заперла на замок входную дверь. Исключительно для того, чтобы убедиться, нет ли кого в доме, я нажал кнопку звонка, уже заготовив в качестве легенды нечто среднее между местным наладчиком то ли водопроводного, то ли газового оборудования, явившимся ликвидировать утечку газа в водопроводных трубах, и перебирая пальцами в кармане свое удостоверение из газовой службы. Но на звонок никто не откликнулся, и я вошел.
Дом был украшен в том же стиле, на который намекал его фасад: он был уютный, с хорошими коврами и паркетами, тогда как приятная на глаз мебель выглядела консервативной, в точности повторяя дорогой антиквариат. Картины и гравюры имели явный морской уклон, что было вовсе не удивительно, учитывая тот факт, что Скэтлифф большую часть жизни провел в военно-морском ведомстве, пусть и преимущественно в здании Адмиралтейства, нежели на кораблях.
Быстренько проверив все комнаты, я убедился, что других посетителей, о которых мне следовало бы знать, там нет. Дом был пуст.
Пройдя в кабинет Скэтлиффа, я приступил к рутинному систематическому поиску. Используемую мной систему изобрел сам Скэтлифф.
В его столе я ничего не нашел, разве что выяснил: Скэтлифф, судя по всему, поддерживал значительное число благотворительных обществ, в том числе – уж и не знаю, по какой причине, – «Великий орден водяных крыс». У него имелась месячная просрочка по карточке «Америкэн экспресс», о чем компьютер написал ему язвительное письмо; он только что обратился за предоставлением кредитного счета в «Хэрродс»; и он подсчитывал, какую выгоду ему принесет переключение центрального отопления с работающего на жидком топливе на газовое. Немало меня позабавила и обнаруженная переписка, в которой он тщетно пытался убедить Скотленд-Ярд помочь ему аннулировать с полдюжины парковочных талонов: крайне жесткое письмо от главного комиссара полиции обвиняло его и весь департамент в высокомерном отношении к желтым линиям и в огульной попытке нарушения основополагающих законов страны.
Отношения между Скотленд-Ярдом и департаментом были далеко не дружескими, в силу того, что Скотленд-Ярд рассматривал нас как кучку привилегированных головорезов, которые творят что хотят, вынуждая других подчищать за ними. В известном смысле они были правы. Они действовали в рамках писанного права, стараясь как можно четче придерживаться законов. Наша работа имела с этими предписаниями мало общего, и большую часть времени мы жили по законам джунглей. Полиция могла оценить свои результаты, исходя из числа обвинительных приговоров и ежегодного повышения или понижения уровня преступности. Для нас никогда не существовало никаких показателей, мало что бывает только черным или белым в этом мрачном мире шпионажа и контршпионажа: мы всегда пробираемся, скребясь и царапаясь, сквозь бесконечное облако серого.
Никогда еще это облако не было столь заметным, как сегодня, когда я сидел в кабинете Скэтлиффа, выискивая черт знает что – какой-нибудь клочок бумаги, который бы подтвердил мои подозрения, – прислушиваясь к шуму двигателя «мини-метро» – шуму, который, прошляпь я его, мог бы привести к моему позорному изгнанию из департамента унизительным способом – коленом под зад.
Я обнаружил сейф. Скэтлифф не очень-то и пытался его спрятать, он находился за переплетенными в кожу книгами Джона Бьюкена и открылся уже через тридцать секунд. В нем ничего не оказалось. Совсем ничего. Я заглянул внутрь, ощупал плиту основания и в конечном счете наткнулся на небольшой зазор. Немного поработал над плитой ножичком, и она отошла в сторону, явив замок с набором кодовой комбинации, хитрый, но не слишком. С диском мне пришлось повозиться чуть дольше, и прошло несколько минут, прежде чем дверца открылась и я смог извлечь содержимое: пачку документов и две тяжелые коробочки.
Документы оказалась безынтересными – в основном это были сертификаты акций, – коробочки же содержали крюггеранды [6] , примерно на десять тысяч фунтов по нынешним ценам. Разочарованный, я возвратил все на место.