– Ты думаешь, что главное – квадратная челюсть и минимум интеллекта в глазах? Твое лицо я увидела, когда ты первым вошел в фургон. Ты сказал, что надо выбираться, – и я поняла, что все будет.
…
– Они хотели утопить меня. Сказали: мы утопим тебя, как раньше топили ведьм. Ты – ведьма.
Что тут сказать? Как-то раньше я не воспринимал НИ ОДНОГО украинца как врага. В моем понимании украинцы – неудачливые, метушливые люди, которым не повезло с властями. Но всегда украинцы были для меня… да чего для меня – для всех нас – братьями. В части служили люди с украинскими фамилиями, и хоть бы кто, хоть бы раз им предъявил за это. Даже шествия с криками «Москаляку на гиляку!» воспринимались как часть того сумасшествия, в котором жила эта несчастная страна. Но не воспринимались как угроза.
А теперь украинцы – враги, и уже приходится объяснять, что этот украинец – хороший украинец, он за нас. Укрофашист – очень распространенное с недавних пор выражение. Русский народ памятливый, долго копит. Одесса, Мариуполь, Донецк, Луганск, Славянск – все откладывается в памяти. И я не завидую украинцам, когда они получат счет.
– Не вспоминай это.
– Но я хочу.
Я только качаю головой.
– Зачем ты принес цветы?
– Ты знаешь…
– Я тебе не верю.
– Как хочешь…
Так мы и сидим. Потом она придвигается ко мне и начинает гладить по голове.
– Ты совсем поседел…
– Ерунда. Краску купил, покрашу. Как новенький буду.
– Зачем я тебе? Такая…
– Какая – такая?
Теперь – не отвечает она.
– Мне плевать на это. Понимаешь, плевать.
– Мне не плевать.
…
– Скажи, ты когда-нибудь любил? По-настоящему?
Вопрос, конечно, интересный. Я вспоминаю… первую девчонку со своего двора. Любил ли я ее? Да нет, наверное. Ну, кто любит в шестнадцать-семнадцать лет? Думают лишь о том, как затащить в постель. Гормоны играют.
А потом – было все, как и обычно в Системе. Во внутренних войсках было проще: увольнительная, пошел, подцепил кого-то. Как перебросили на Кавказ – уже сложнее. Там, кстати, проституток полно. Большинство – вдовы. Вдова по кавказским меркам – по меркам гордящегося своей ублюдочной честью бандподполья и радикалов – не человек вообще. С ней можно делать что угодно – вот почему многие становятся черными вдовами, а кому везет – те просто уезжают с Кавказа, оседают в каком-то захудалом русском городишке и стараются пережить кошмар. Такая проститутка может завлечь тебя в ловушку, где тебе отрежут голову. С удовольствием возьмет оплату патронами. Потом ты попадешь на крючок, а конец – всегда один. Я знал двоих, которые попались на крючок: их не судили, их застрелили на поисковой операции свои. Тот, кто продает оружие и боеприпасы врагу, – вне закона.
Потом… да как-то не до этого было потом. Если вы спросите, когда у меня последний раз была женщина, я не смогу точно ответить. Если вы спросите, как ее звали, я тоже не отвечу – просто не помню…
– Не знаю.
– Бедный…
Терпеть не могу, когда меня жалеют. Я встал.
– Не вешай нос. Я еще загляну к тебе…
У главврача в кабинете тихо, играет музыка, пахнет дорогим кофе. В приемной практикантка в белом халатике – настолько томная, что это наводит на нехорошие мысли. Но мне на нее плевать. Мне на все плевать…
Мы с главным врачом, полноватым армянином по имени Ашот Ашотович, сидим в углу, за журнальным столиком. Пьем кофе.
– …Протезы есть совсем хорошие… – говорит он. – Вы видели на олимпиадах. Люди без двух ног даже не просто бегут – а кросс бегут. Ва-а-а…
– Я слышал, есть кое-что посложнее. Натовские биопротезы.
– Э… дорогой. Биопротезы… да. Их даже в Израиле пока не ставят. Только в Германии, в США. Это экспериментальная технология.
– И сколько она стоит?
– Нисколько.
– То есть?
Ашот Ашотович пожимает плечами:
– Санкции, дорогой. Санкции. Будь они все неладны. Совсем обезумели. Мой средний в свадебном путешествии был, в Париже, заказал по-русски, тут на него какие-то накинулись… эти… не знаю какие. Чуть до драки не дошло. Это во Франции! Там миллион армян живет, когда так к людям там относились.
– И даже за хорошие деньги?
Ашот Ашотович смотрит на меня своими глазами-маслинами. Он, кстати, хороший человек. По-настоящему.
– Э… дорогой, знаешь. Тут не в деньгах дело. Там операции в военных клиниках делают. Это ж… двадцать первый век, настоящий. Человек не просто протез получает – человек, считай, новую ногу получает. Такое дело…
– Дело всегда в деньгах.
Армянин вздыхает:
– Не всегда, дорогой, не всегда…
В том-то и дело, что всегда. Я достаю конверт, кладу на стол.
– Допустим, Россия под санкциями. А та же Армения? А?
Врач долго молчит.
– Умный ты человек, Витя-джан.
– Посмотрите… поговорите, что там и как. В США – тоже приличная диаспора армян, может, у них есть связи. Я заплачу.
Врач берет конверт.
– Ничего не обещаю, Витя-джан. Но постараюсь.
– Обещаниями сыт не будешь. Берегите себя, Ашот-джан.
– Э-э-э…
Кажется, эти санкции добрались-таки и до меня…
Выхожу. Август здесь – месяц жаркий, юг. Ростов-на-Дону – город южный, красивый, со своей историей, со своим ритмом жизни. Это один из красивейших городов России. Очаровательные дамы здесь – не отягощают себя одеждой, летом здесь обычно носят ультракороткие шорты или обрезанные почти до попы джинсы. Замечаю на себе заинтересованные взгляды, но они – с некоторого времени – не особо мне интересны. Почему? Мы в ответе за тех, кого приручили…
Мы – птицы с перебитыми крыльями…
Мы – выродки крыс.
Мы – пасынки птиц.
И каждый – на треть
Патрон.
Лежи и смотри,
Как ядерный принц
Несет свою плеть
На трон.
Не плачь, не жалей.
Кого нам жалеть?
Ведь ты, как и я,
Сирота.
Ну что ты? Смелей!
Нам нужно лететь!
А ну, от винта!
Все! Все от винта!
– Виктор!
Я пришел в себя. В последнее время начинаю замечать за собой: задумываюсь и как будто бы отключаюсь. Не воспринимаю окружающую действительность. Это очень и очень плохо.
На меня смотрит Диман, один из оперов ВСОГ [5] . ВСОГ – это группа, к которой я прикомандирован. А Виктор – это новый оперативный псевдоним. Виктор Сивков.