– Возьмите талончик и встаньте в конец очереди.
– Белый мужчина, – продолжил я. – От тридцати до сорока, рост где-то метр семьдесят пять. Пропал в течение последних сорока восьми часов.
– Есть еще какая-то информация о нем? Имя? Где его видели в последний раз? Знак зодиака? Хоть что-нибудь?
– Он бездомный.
– О, это все меняет, – засмеялась Гомес. Она показала на полки с серыми шкафами картотеки. – Заявлений на розыск бездомных мужчин по вашим критериям можно сосчитать по пальцам двух рук за многие годы. Молодых бездомных девочек ищут чаще. Но это потому, что у них есть родственники. – И она снова покачала головой. – Искать бездомного белого мужчину за тридцать – все равно что искать человека-невидимку. Может, и были у них семьи, но к тому моменту, когда они опускаются до бродяг, от них остается одно воспоминание в фотоальбоме. Изредка кто-нибудь придет, сделает запрос – брат, или сестра, или родитель. Но это исключение, а не правило.
– Можно посмотреть все заявления за последние семьдесят два часа?
– Конечно. Но я вас уверяю, там нет того, кого вы ищете.
Гомес открыла верхний ящик картотеки, который был ближе всего к ней. В нем находились все текущие дела, по которым велась оперативно-розыскная работа. Она протянула руку, вытащила пачку коричневых папок и положила их перед собой с характерным шлепком. На верхней папке был логотип полицейского управления и заголовок: «В РОЗЫСКЕ».
– Это вы по делу адвоката, которого заживо сожгли в Игл-Крике? – спросила она, качая головой и крестясь. – Плохи там дела. У меня двоюродный брат в полицейском управлении. Он сказал мне, что есть пленка, предсмертный фильм. Он его не видел, но знает человека, который видел. Ужасное зрелище!
– Мы над другим делом работаем.
– И вы думаете, я вам поверю? В Игл-Крике вообще ничего не происходит, так что сейчас все только этим делом и занимаются. И не искали бы вы сейчас никакого бездомного, если бы он не был замешан в этом деле.
Гомес держала правую руку на пачке с папками. Она хотела удовлетворить свое любопытство, а мне нужно было посмотреть на папки. Было ясно – нужно было идти на сделку. В конце концов, вся жизнь – сделка.
– Вы можете хранить секрет?
– Конечно, – кивнула Гомес.
– Я не работаю на шерифское управление, я из ЦРУ.
– Я так и поняла, что вы не коп, – ухмыльнулась она.
– Сожженный адвокат работал на колумбийский наркокартель, который мы уже много лет пытаемся накрыть. Он попытался их надуть, а, как мы оба знаем, наши колумбийские друзья без понимания относятся к таким случаям.
– А бездомный при чем? – с детским изумлением спросила Гомес. Она ловила каждое мое слово.
– Он был партнером адвоката. Он узнал, что колумбийцы сели им на хвост, и сбежал. По последней информации, он скрывается среди бомжей.
Тут я кивнул на папки. Гомес проследила за моим взглядом и уставилась на свою руку так, будто видела ее впервые. Потом до нее дошло, и она наконец отдала мне документы.
Папок было всего семь – на четырех женщин и троих мужчин. Как и сказала Гомес, никто из мужчин под наше описание не подходил. Был один мужчина в возрасте за пятьдесят, который был женат почти тридцать лет. Он сказал жене, что пойдет гулять с собакой, и не вернулся. Вечером он вышел из дома и так и ушел из одной жизни в другую. Его уход совпал с поступлением в университет их младшего ребенка, и что-то мне подсказывало, что он просто не хотел платить алименты.
Один человек из папки подходил нам по росту и телосложению, но он был азиат. Убийца проследил за тем, чтобы поджигатель не показал на камеру лицо, но руки у него были открыты, он был без перчаток. Рука, несущая канистру, была такая же белая, как у меня.
Я вернул папки Гомес, подождал, пока она посмотрит на меня, и изобразил жест, запечатывающий рот на замок.
– Ни слова, – пообещала она.
– Спасибо вам за потраченное время, – поблагодарил я и направился к двери. На часах было без десяти десять.
– ЦРУ? – снисходительно усмехнулся Тэйлор, как будто он был родителем, а я – ребенком, который недавно что-то отмочил. Мы уже выезжали с парковки полицейского управления.
– Ты знаешь, как быстро в полиции распространяются сплетни. Во всех участках одно и то же. И так во всем мире. Это закон.
– Это не объясняет, зачем было рассказывать эту сказку Гомес.
– Она застряла в ранге сержанта. Скорее всего, ей его присвоили только за выслугу лет, а не за способности. И вот она скучает в этом своем отделе, а тут заявляются двое копов из Игл-Крика и спрашивают про какого-то бездомного. Она за миллисекунду сообразила, что здесь замешано дело Сэма Гэллоуэя. И у нее теперь есть чем поделиться с коллегами. Думаешь, она будет молчать?
Я остановился на красный свет и достал сигареты. Тэйлор неодобрительно посмотрел на меня со своего наполовину заднего сиденья. Пачка сигарет смялась у меня в кармане, а «зиппо» я держал в руке. Медь уже потерлась и была покрыта маленькими впадинками – эта зажигалка была старше меня. Она была из шестидесятых, но до сих пор работала ничем не хуже новой. Я извлек огонь, посмотрел на него несколько секунд, захлопнул крышку и убрал зажигалку.
– Ты такой зануда, Тэйлор, ты в курсе? Тебе надо расслабиться, волосы отпустить. И прежде чем ты начнешь возражать – да, я знаю, что ты лысый.
– Я такой не из-за того, что хочу испортить тебе веселье, а потому, что не хочу умереть от рака легких. А веселиться я умею.
Я удивленно повел бровью.
– Я умею веселиться, Уинтер.
– Carpe diem. Лови момент, Милхауз.
– Меня зовут не Милхауз. Никогда не звали и не будут звать.
Зажегся зеленый свет, и я нажал на газ.
– Гомес нельзя доверять ни на йоту. Скажем прямо, работа в розыскном отделе – не самая почетная. Она просидит там до пенсии. Она это знает, и все остальные тоже знают. Поэтому она старается использовать любую возможность, чтобы поднять свой статус. История про двух полицейских из Игл-Крика, которые ищут кого-то, – она вполне достоверная, так ведь? То есть это на толику поднимет градус доверия к ней. Ее акции хоть немного, но вырастут. А что, если она начнет всем рассказывать про наркокартели, заговоры, агентов ЦРУ – одного с белыми как снег волосами, а второго – черного лысого гиганта? Как ты думаешь, что подумают люди?
– Никто серьезно не отнесется.
– Вот именно. Все будут закатывать глаза и шептаться про то, что у Гомес уже совсем не все дома. Самое главное – до Игл-Крика это не дойдет.
Я вдавил педаль газа в пол, как только мы выехали на шоссе, и включил мигалку. Дорога была свободна, и здорово было заглатывать километры на высокой скорости. Я ехал и думал про белые цифры на черном фоне, беспощадно стремящиеся к нулю. Более всего меня занимал вопрос, сколько же организационных моментов нужно предусмотреть, чтобы совершить убийство открыто и с таким точным расчетом во времени.